– Изумруд был у него в кармане, – сказал инспектор, – аджентльмен привлек наше внимание к этому типу, – сказал инспектор, кивая наДжеймса.

Лорд Эдвард тут же повернулся к Джеймсу:

– Вы заподозрили его с первого взгляда, сэр?

– Да, – ответил Джеймс. – Мне пришлось разыграть сценку,чтобы привести его в полицию.

– Великолепно! Просто великолепно! Вы должны позавтракать сомной, если, конечно, вы еще не завтракали.

– Нет, я еще не завтракал, – сказал Джеймс. – Благодарю,но...

– Ни слова больше! Раджа будет рад лично поблагодарить васза то, что вы вернули ему изумруд. По правде сказать, меня эта историянесколько ошеломила.

И они вместе вышли из участка.

– Я хотел бы, сэр, – начал Джеймс, – рассказать вам, как всепроизошло на самом деле.

Рассказ привел в восторг его светлость.

– Это самое замечательное из всего, что я когда-либо слышал!Теперь все понятно! Джонс бросился в кабину, чтобы спрятать там драгоценность.Он знал, что полиция прочешет весь дом, но никому не пришло бы в головуосматривать старые штаны, в которых я хожу на рыбалку и потом оставляю нагвозде в кабине. Не иначе, он вспотел, когда не нашел изумруд там, где егооставил. А увидев вас, он все понял. Но вы-то, как вы угадали, что он вовсе недетектив?

«Сильный человек, – сказал себе Джеймс, – умеет при случае ипомолчать».

И он слегка улыбнулся, погладив пальцем маленький серебряныйзначок за отворотом своего пиджака. Это чистое совпадение, что вор тожеоказался членом «Высшего клуба велосипедистов Мертон-парка»!

Он повернул голову. На противоположной стороне улицы стоялаГрейс с Соупвортами, и все махали ему руками.

– Извините, меня требуют на минутку! – сказал он лордуЭдварду и быстро перешел улицу.

– Мы идем в кино, – сказала Грейс. – Я подумала, не захочешьли ты составить нам компанию?

– Мне очень жаль, – ответил он просто, – но я завтракаюсегодня с лордом Эдвардом Кэмпьеном. Да, да, тот человек напротив, которого вывидите и который так хорошо себя чувствует в своем стареньком потрепанномсвитере, он хочет представить меня радже Марапуты.

Джеймс вежливо поклонился дамам и вернулся к своемуспутнику.

Майским утром, часов в одиннадцать, мистер Коуэн выглянул изокна богато обставленной гостиной в «Рице». Апартаменты эти берегли для мадамПолы Незоркофф, знаменитой оперной певицы, только что прибывшей в Лондон. Итеперь мистер Коуэн, ее импресарио, пришел повидаться с ней. Он повернул головуна звук открывающейся двери, но вошла всего лишь мисс Рид, секретарь мадамНезоркофф, бледная благовоспитанная девушка.

– Ах, это вы, дорогая! Мадам еще не встала?

Мисс Рид покачала головой.

– Она приказала мне явиться в десять. И я жду уже целый час.

В этих словах импресарио не ощущалось ни недовольства, ниудивления: он привык к экстравагантностям актрисы. Мистер Коуэн был высок,гладко выбрит, может быть, чуточку полноват и подчеркнуто ухожен. У него быличерные волосы цвета воронова крыла и невероятной белизны зубы. Даже без особоговоображения легко было предположить, что отец его подписывался «Коган».

Открылась другая дверь в гостиную, и вошла очаровательнаямаленькая француженка.

– Мадам встает? – с надеждой спросил Коуэн. – Что нового,Элиз?

Девушка воздела руки к небу:

– Мадам сегодня встала не с той ноги. Все ей не так. Ужкакие чудесные желтые розы вы вчера прислали ей, сэр, и то она сказала, что онигодятся разве только для Нью-Йорка, а в Лондоне просто смешны: здесь,оказывается, смотрятся только красные! И что вы думаете? Мадам выбросила их вокно, и они упали на голову вполне приличному мужчине. Он был очень недоволен,и его, конечно, можно понять.

Коуэн поднял брови, но вслух не выразил никаких чувств,затем вынул записную книжку и пометил: «Красные розы».

Элиз упорхнула так же быстро, как и появилась, и Коуэн сноваобернулся к окну. Вера Рид уселась за свой стол и стала вскрывать утреннююпочту. Прошло минут десять, и вот дверь спальни наконец с грохотомраспахнулась, и в салон ворвалась Пола Незоркофф. Комната сразу сделаласькакой-то маленькой, а Вера Рид – еще более незначительной. Коуэн терпеливождал.

– Ах, дети мои, – сказала примадонна, – я, кажется, неслишком пунктуальна?

Она была высока и стройна, не отличалась полнотой, какправило, свойственной певицам. Руки и ноги были весьма пропорциональны, шея –тонкая и элегантная. Блестящие волосы, очевидно, окрашены хной, что неиспортило их естественного блеска. Несмотря на то что певица уже отметила своесорокалетие, черты ее лица все еще были красивы, но около темных выразительныхглаз образовались предательские тонкие морщинки. Она смеялась как ребенок,имела желудок страуса и демонический характер; и она считалась лучшимдраматическим сопрано в мире.

– Вы выполнили мой приказ? – повернулась Пола к Коуэну. –Выбросили в Темзу этот мерзкий английский рояль?

– Да, я заменил его. – Коуэн тактично кивнул на инструмент вуглу гостиной.

Незоркофф бросилась к роялю и подняла крышку.

– «Эрар», – констатировала она. – Да, это уже лучше. Нопосмотрим, каков он в деле.

Ее прекрасный голос зазвучал, зазвенел и замер на высокойноте, постепенно затихнув.

– Ах! – воскликнула с наивным жаром Пола Незоркофф. – Мойголос звучит красиво даже в Лондоне!

– Истинная правда, – поспешил заверить ее Коуэн. – СкороЛондон, как и Нью-Йорк, падет к вашим ногам.

– Вы так думаете?

Если судить по легкой улыбке, блуждавшей по ее губам, вопросбыл чисто риторический.

– Это так, мадам.

Пола отошла от рояля и остановилась возле стола.

– Теперь поговорим о делах, Коуэн. Какие ангажементы высделали для меня?

Коуэн вынул из портфеля бумаги:

– Ничего нового. Вы поете пять раз в «Ковент-Гарден»: три –в «Тоске» и два – в «Аиде».

– В «Аиде»? Фу! Такая древность! Вот «Тоска» – совсем другоедело.

– Да, «Тоска» – это для вас.