вырваться, но его крепко держали.

А потом сила схлынула так же неожиданно, как и появилась, и Арон обмяк в руках мужчины, его трясла крупная дрожь. Что-то мазнуло по щеке огромным невидимым крылом, что-то ухнуло рядом – и наступила тишина.

Громадина монастыря надвигалась из темноты белеными стенами, словно угрожая.

– Ты в порядке?..

Человек подошел, наклонился над ней.

Саадар. Откуда он тут взялся?.. Значит, это он остановил Арона… От него пахло горелой одеждой и потом. А выглядел он так, будто пробежал много миль: взмокший, усталый, короткие волосы топорщатся иглами.

Тильда моргнула.

– Ну ничего, ничего… – забормотал Саадар. Обернулся: – Ну, встать можешь?

– Могу, кажется, – зло ответил из темноты Арон.

– Вот и отлично. Пошли. И расскажи-ка мне, что случилось.

Ее подхватили на руки и понесли.

Только когда крыш монастыря уже не было видно за деревьями, Саадар осторожно устроил Тильду под деревом. Вокруг – влажные от росы стволы, опавшие листья и клочья темноты. Саадар подстелил ей куртку, зашуршал чем-то. Резкая кислая вонь мази шибанула в нос.

– Тильда…

Тыльной стороной его ладонь коснулась щеки – но Тильда не почувствовала этого прикосновения. От запаха повело голову и замутило. Но в руках и ногах закололо, будто они занемели от долгой неудобной позы, а теперь отходили, и боль иголками впивалась под кожу.

– Какого… – Одеревеневший язык едва ворочался, но Саадар услышал. Наклонился к ней так близко, что теплое дыхание обдало лицо.

– Лежи. Пусть пройдет…

Но Тильда все равно приподнялась на локтях.

– Да как… Он чуть себя не угробил, чуть тебя не… и… Всемогущий Маллар! Если бы монахи все это увидели? Смерти своей захотел? – Гнев пополам со страхом выплескивался из нее. – Или моей? Знала ведь, что добра не жди от этой твоей силы! Лучше бы я оставила тебя в монастыре!

Арон рядом вытянулся от ее слов – и вдруг сорвался с места и почти мгновенно исчез за деревьями.

Тильда, с трудом держась за ствол дерева, встала. Мир все еще качался из стороны в сторону, голова гудела.

– Стой!.. Арон! Сейчас же!

Она кричала в темноту, но темнота молчала. Только ветер и шелест листьев были ей ответом. Тильда медленно, через боль в колене, побрела по склону вниз, туда, где скрылся Арон.

Ее нагнал Саадар.

– Остановись.

Слово упало, как кузнечный молот, тяжелое, сильное, грозное.

Горячая волна – в лицо, и злые слова – песком на зубах, вскинутый подбородок и сжатые кулаки.

– Он мне сын! И я…

– Он вернется.

Но Тильда не верила, и ей хотелось лицо Саадару расцарапать – даром что ногти отросли за время дороги! Убежит – и след простыл. С Арона станется придумать какую-нибудь пакость, а то и вовсе магию на ком-нибудь попробовать…

Ярость застила глаза. Тильда медленно обернулась к Саадару, продолжая идти:

– Тебе-то откуда знать? Чего тебе тут надо было? Получил свои деньги – и шел бы подальше, зачем тебе связываться с преступницей?

– Потянуло – и вернулся, – тихо ответил Саадар.

– Потянуло?..

От удивления Тильда даже остановилась. В глазах все вдруг поплыло. Блеклые пятна и цепочки огней отплясывали какой-то безумный танец внизу, у подножия холма.

Жаркая волна обдала затылок.

– Не нужна мне твоя жалость! И помощь не нужна! Сдохнуть я и сама смогу. Ясно?

Тильда сама не понимала, зачем говорит то, что говорила, она давилась словами, невнятными и жестокими, захлебывалась бессильными и бесполезными ругательствами, и ей было все равно. Сейчас – все равно. Утлое суденышко унесло в океан, она осталась за бортом, в темноте. В неизвестности. Одна.

А когда слова иссякли, и сил не осталось, Саадар вдруг резко и четко сказал:

– Знаешь, госпожа Элберт, я тоже – человек. Не кричи. Вы не чужие мне, ясно? Вот и вернулся. Но не хочешь меня видеть – скажи прямо. Вот сейчас скажи. Уйду. А гнать меня палками нечего – не пес я! По-человечески скажи. Или – не умеешь по-человечески?..

Слезы все же схватили за горло, придушивая. Тильда закрыла лицо ладонями. Маллар всемогущий, зачем она наговорила столько глупого и злого?.. Сыну наговорила, Саадару, который был единственным, кто помог ей. «Не чужие». Почему?.. Что ей слова? Следы на песке, их проглотит море.

Она шла, не видя дороги. Непоколебимая уверенность в собственной правоте таяла, как весенний снег, мутной водой уходя в землю.

Саадар позволил ей выплакаться – некрасиво, по-девчоночьи. А потом, когда слез не осталось, и только беззвучные рыдания трясли ее, дал напиться свежей воды из фляги, полил на руки, чтобы она умылась.

– Полегчало? – спросил сухо.

Тильда закусила губу. Помолчала. И вдруг – поток слов, горячих и горьких:

– Сама не знаю, зачем… наговорила это все… Ты Арона… остановил. Не оставил меня… Я испугалась… За Арона… Никто… никогда… Знаешь, я уже почти совсем забыла… Как это – когда кто-то тебе помогает. Надо его найти… – Тильда справилась с рыданиями, растерла распухший нос.

Ей никогда не прощали просчетов и ошибок, малейшего проявления слабости. Но Саадар не спрашивал, хочет ли она делиться с ним горестями, он просто протянул руку, чтобы она могла о нее опереться.

– Только ты его не ругай. Ему и так прилетело. Он считай с миром попрощаться успел. И магия – такая штука… – Саадар осекся и замолчал. Неловко отвел за спину руки. Неловко улыбнулся.

– Что… Тебе – больно?

– Ничего. Сказал же – привык.

Разговор рассыпа́лся, бусинки-слова скользили с нити и падали в жухлую осеннюю траву. Остро пахло мокрой землей.

Тильда нашла в сумке мазь и заставила Саадара показать ей обожженные ладони. Ожоги были сильные, вздувались пузыри. Но Саадар даже не поморщился, когда она осторожно, как могла, смазывала их.

– К утру будет легче.

– Спасибо.

Они шли молча. Тильда звала сына, вслушиваясь в сумрак осеннего ледяного вечера. Но слышала лишь шумное дыхание Саадара рядом. Нет, это всего лишь умопомрачение, ошибка, глупость. Они просто потянулись друг к другу – в поисках тепла, защиты и утешения. Бездомные и одинокие, уставшие брести своими путями, скитаться в потемках, искать что-то, чего не достичь – они просто нашли друг в друге того, кто не был равнодушен, кто не отвернулся, предложил помощь.

И все же… все же. Она должна думать о сыне, а думает о них обоих.

– Хорошо, что без монастыря обошлись, а? – Саадар заговорил первым. – Дойдешь до Гритта, наймешь корабль…

– Не найму. Потому что этот сукин сын забрал у меня часы. Потому что я не поплыву в неизвестность! У меня никого нет за океаном!

– У меня тоже никого. Значит, мы друг у друга одни, так? Так что нам только вместе вверх, а?

Тильда прислушалась к себе – что чувствует? Горячее пульсировало в разбитой губе, голова болела, но легче стало и дышать, и думать.

– Не боись, пара монеток на уголок под крышей у меня найдется. А там… будет день – будет пища – так моя бабка говаривала. Мудрая она была.

В темноте Тильда не видела лица Саадара, но в голосе звучала мягкая улыбка. А осенний воздух, неподвижный и пахнущий мокрым камнем и прелыми листьями, заключил в себя все несказанные слова, все улыбки и слезы, все то, что смутно и грозно вставало впереди.

– Я не силен в планах, не то что ты, госпожа. Но подумай-ка: тебе теперь все равно, куда идти? Где прятаться от «серых»? А за море они вряд ли сунутся, ты сама знаешь. Что, в других местах не нужны такие мастера, как ты? Ну не станешь сразу мастером-архитектором, подумаешь, у тебя в руках ремесло хорошее и ум вон какой! Это не клинком махать или из мушкетов врагов бить. А еще… много моих старых друзей по свету раскидало. Может, кто и за море подался. И поднялся, а?

– Это все равно что чертить знаки на воде, – ответила Тильда.

Она хорошо понимала правоту Саадара, но понимала и то, что Саадар говорил это все, чтобы успокоить. Нет у него никого за морем. Нет влиятельных друзей. Тильда отчаянно искала иные пути. Только вот пути обрывались в руках, как ветхие ленты, забытые на дереве граната в праздник.

– Я обязана… понимаешь, у меня сын, он должен выучиться, должен…

– Стать как ты?

Тильда замолчала. Нет. Нет!

– Спроси его сама, чего он хочет.

Только тут Тильда заметила, как за деревьями мелькнул синеватый огонек.

– Видишь?..

Но Тильда не ответила. Она сорвалась с места, побежала, спотыкаясь о корни.

– Арон! – кричала, задыхаясь, путаясь в юбке, которая цепляла каждый колючий куст.

Огонек дрогнул и погас. Темнота и тишина обступили со всех сторон, придавливая к земле. Тильда обернулась – еще и еще, пока не закружилась голова и снова не замутило. Огонек скакнул куда-то вправо.

– Арон!.. Пожалуйста! Во имя Прощающего!

Что-то зашуршало рядом, а потом обрушилось на нее. Руки обхватили талию, и под ладонями – выступающие лопатки, острые локти, щеки и вихрастый затылок. Родной… Любимый!

Душераздирающая нежность накрыла ее, и Тильда не могла разнять рук. Арон! Он дрожал.

– Не брошу. И не отдам – никому! Никто не достанет тебя. Я боюсь за тебя, знаешь?

Арон кивнул.

– А я подумал – все, ты меня там бросишь… Я разозлился!

Он всхлипнул и уткнулся Тильде в грудь.

Прости и проси прощения, подсказало ей сердце.

Они произнесли это короткое слово вместе и посмотрели друг на друга ошарашенно. Что-то царапнуло в душе и затихло, и вдруг стало спокойно, как бывает спокойно теплым летним вечером, когда выйдешь в сад, а вокруг – сиреневые сумерки, тени, цикады во всю мочь стрекочут.