Жонкелия поднялась чуть позже меня и отправилась кормить кур, осла и собаку. Мы ни словом ни обмолвились о том, что было вчера, но если честно, на это и времени не было.

Когда завтрак был уже на столе — оладьи, селёдочное масло, вчерашняя вареная рыба, политая белым соусом с чесноком и луком — поднялись наши работнички. Они хорошо и с аппетитом поели и отправились молоть зерно, а Жонкелия уже принимала очередных клиентов, забирая у них мешки с зерном, угощая луковыми пиитами и покрикивая, чтобы работники шевелились побыстрее.

Но я всё ждала, когда появится донна Анна. Если не соизволит убраться с мельницы до полудня, придётся выкинуть её. Безо всякого сожаления и даже с приятностью.

Анна решила не доставлять мне такого удовольствия и появилась часам к десяти — бледная, с опухшими веками, но смотрела грозно.

— Доброе утро, — сказала я ей, подметая золу возле печки. — Всё? Собрали вещички? Сложите у порога, я сегодня же привезу их в дом господина графа. Ослика вам, простите сердечно, не доверю.

— Вещи наверху, — зло сказала бывшая жена Рейвена. — Носить их вниз я не стану. Сами потрудитесь это сделать.

— Ладно, мы не гордые, потрудимся, — ответила я, выпрямляясь. — А вашу милость здесь никто не держит. Вот порог, вот дверь — уматывайте, пока я вам ускорения не придала. Пинком.

— Какие изысканные речи ведёт наша мельничиха, — съязвила Анна. — И чем вы так очаровали Рейвена? Своими булочками и пирожком?

— Пошла вон, — повторила я ей вчерашние слова.

Я ждала ещё ядовитых слов на прощание, но госпожа Анна ничего больше не сказала. Повернулась на каблуках, правив накидку с капюшоном, и вышла из дома, простучав каблучками по ступенькам крыльца.

Я проследила за дамочкой в окно — точно уйдет или опять задумает какую-нибудь гадость, но Анна ушла. Даже не оглянулась ни разу.

Жонкелия появилась в дверях бесшумно, как моргелют.

— Куда это она так рано? — спросила старуха, взяв из корзины питу и откусив сразу половину.

— Госпожа Анна переезжает, — ответила я. — Сегодня. Я отвезу на Лексусе её вещи к графу.

— Ты её и правда выставила? — Жонкелия задумчиво жевала, глядя в окно, на дорогу, исчезавшую в лесу.

— Она меня вывела, — сказала я коротко.

— За проживание хоть заплатила? — без особой надежды спросила мамаша Жо.

— У её милости плохо с памятью.

Старуха только вздохнула.

— Всё будет хорошо, мамашенька, — успокоила я её. — Всё и так хорошо, а будет ещё лучше.

— Бриско так же говорил, — буркнула она. — Пока не помер. Пойду к жерновам.

Её слова про Бриско были совсем ни к чему. Только что я чувствовала себя смелой, решительной, сильной и способной на всё, и вот — начала сомневаться.

Бриско… Опять Бриско…

Что-то не связывалось в этой истории в узелочки, хотя вчера мне казалось, что я разгадала все загадки. Ну или почти все.

После обеда мы общими силами сгрузили вещи донны Анны в повозку. Лексус был не очень доволен, и хмуро посматривал на сундуки из-под густой чёлки.

— Да-да, везти это предстоит тебе, — сказала я ему, привязывая яблоко к прутку. — В наказание, что бросаешься кусаться на хороших людей.

Разумеется, Лексус мне не ответил. Я взобралась на облучок, перед ослиной мордой заплясало яблочко-приманка, и повозка бодро покатила по дороге.

— Не задерживайся до сумерек! — крикнула мне вслед мамаша Жо.

Я помахала ей рукой¸ показывая, что услышала и вернусь побыстрее.

Вопреки неприятным ожиданиям, я не встретила у Фуллартона донны Анны. Расспросив слуг, я узнала, что белокурая вдовушка зачем-то уехала в город.

Ну и ладно, туда ей и дорога, змеище.

Я уже собиралась уезжать, когда меня осчастливил приглашением сам граф.

— Дорогу начнут строить уже завтра, — сказал он важно. — Я надеюсь, вы проследите там за всем, хозяйка.

— Будьте спокойны, — заверила я его, мысленно потирая ладони. — И будьте уверены, что общественность будет вам признательна. Ничто не прославит вас так, ваша светлость, как ровные дороги и… — тут я понизила голос и подмигнула графу, — и бумага.

Он захихикал, очень довольный, и мы расстались, очень довольные друг другом.

Как строят дороги, я имела очень приблизительные знания, но когда каменщики попытались уложить привезённые брёвна прямо на землю, устроила настоящий скандал. Старшему каменщику я так и заявила, что не желаю дорогу, которая провалится через год или два.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Чего же вы желаете, хозяйка? — спросил он, еле сдерживая раздражение.

Пришлось привести его в доброе расположение духа парой монет и куском жирного рыбного пирога. После этого каменщики сразу вспомнили, что полагается сначала выкапывать траншею, потом насыпать туда камни покрупнее, потом выкладывать бревна, а потом засыпать верх щебенкой и песком, а уже потом мостить каменными плитами.

Не успела я разобраться с дорожными работами, как из города заявились столяр и кузнец, которым граф Фуллартон приказал сделать замеры жерновов, чтобы оснастить их колотушками.

Мамаша Жо пришла в ужас, когда мы застопорили один из жерновов.

— Невообразимые убытки! — шипела она, щипая меня за бок, пока я объясняла городским мастерам, что хочу получить за графские деньги. — Решила прогореть, перемалывая тряпьё вместо зерна?! А дорогу зачем приказала раскопать? Сейчас к нам ни одна телега не подъедет!

— Мамашенька, не волнуйтесь, — успокоила я её, когда проводила мастеров и наскоро сжевала луковую питу, потому что хотела проследить, достаточно ли глубоко роют траншею для дороги. — Если останемся на производстве муки, то всегда будем конкурировать с мельницей графа. Завтра он проложит туда ровную дорогу, заставит господина Закхея печь медовые оладушки или организует девиц легкого поведения, чтобы плясали полуголыми — и что мы поставим против этого?

— Полуголых девиц?! — ахнула Жонкелия.

— Ой, ну что вы всё буквально понимаете, — вздохнула я. — Просто мельницы для зерна — это не новость. А вот мельница для производства бумаги — тут нам не будет конкурентов. Вспомните, вы так же стонали, когда я пыталась запустить мельницу. И что? Всё работает, мамашенька. Всё работает, — я похлопала её по плечу и отправилась наблюдать за работой каменщиков.