Дима перестал сдерживать себя и заплакал в голос. Лариса тут же снова прижала его к груди и принялась успокаивать, хотя сама тоже не смогла сдержать слезы. Так они простояли прижавшись друг к другу около десяти минут. Михаил все это время оставался в туалете и громко молился.

39

Этой ночью к нему вернулись кошмары.

Ему снилось, что он лежал в своей постели и не мог уснуть. Всему виной был звук секундной стрелки, отсчитывающий безвозвратно уходящее время. Стоило Диме вспомнить, что в доме нет столь громко работающих часов, щелчки смолкли. Но это не принесло тишины. Теперь до ушей мальчишки доносились шепоты да бормотания, переходящие в пение: тревожное, гнетущее, пугающее…

Дима встал с постели, желая заглянуть в комнату Михаила и Ларисы. Голоса не были похожими на те, что доносятся из динамиков телевизора, а потому он сразу же решил, что полуночное песнопение принадлежало членам его семьи.

Михаил и Лариса спали. А вот звуки пения стали громче, стоило Диме приоткрыть дверь своей комнаты. Голоса доносились с кухни, и Дима тут же захотел вернуться в свою постель и укрыться одеялом до самой макушки. Но некая невидимая сила, настроенная отнюдь недоброжелательно к нему, заставила его двинуться навстречу голосам. Что и следовало ожидать, Дима лишился дара речи, а потому не мог закричать и позвать на помощь. Ноги сами вели его на кухню.

На стене в прихожей плясали тени, тянущиеся до самого потолка. С каждым шагом, голоса становились отчетливее.

— Мы взываем к тебе, Бафомет! Прими наш дар крови в обмен на исполнение желания!

Голоса были женскими, но им подпевал мужчина. Дима уже догадывался, кого он увидит на кухне.

Его ожидания оправдались, будь они неладны. На полу сидели Варвара и Евдокия Громовы. Он знал, что это были они, несмотря на то, что женщины были обнажены, а их лица скрывали белые фарфоровые маски. По гладкости и подтянутости кожи, можно было предположить, что им было не больше тридцати лет. Рядом с ними сидели еще две женщины: также без одежды и также в масках. Еще здесь был мужчина. Его лицо скрывалась за козлиной мордой. На его шее висело ожерелье из маленьких косточек. Лишенная волосяного покрова грудь была исписана символами. Он держал над головой кривой нож и делал резкие выпады, рассекая им воздух.

Участники ритуала окружили уже хорошо известную Диме перевернутую пентаграмму, нарисованную на полу. Стол, где Дима с Михаилом и Ларисой часто ели, был превращен в алтарь. Горели свечи, пачкая воском человеческий череп. Рядом находилось глубокое блюдце с красной жидкостью: пенистой по краям и густеющей в центре. На стене висел перевернутый крест.

Пение стало выше на тональность. Жрец с козлиной головой задрожал всем телом и принялся водить лезвием ножа над пламенем свечей. Когда лезвие покрылось копотью, он указал острием на одну из Громовых. На кого именно — Варвару или Евдокию — Дима не мог сказать. Та протянула руку, и жрец сделал надрез на ее ладони. То же самое произошло и со второй сестрой.

На Диму никто из присутствующих не обращал внимание. Видимо для них он был призраком. Или скорее наоборот — они все были лишь призраками прошлого. Ноги теперь не вели его принудительно вперед, остановившись у дверей в ванную комнату, но и не позволяли сбежать. Ему ничего не оставалось делать, как стоять и смотреть.

Громовы вытянули руки над пентаграммой и повернули ладони тыльной стороной вверх. Кровь начала капать в самый центр звезды.

— Заклинаем тебя, позволь переродиться Екатерине в этом грешном мире. Даруй ей новую жизнь. Взамен мы обещаем служить тебе как на Земле, так и в Ней. Услышь нас, Бафомет. Позволь нам стать свидетелями твоей силы.

Лужица крови становилась все больше и больше. Пения становились все громче и громче. Танцы жреца становились все неистовее. Пот тек с его тела, который он соскребал с себя с помощью того же ножа и стряхивал его на пентаграмму.

У Димы пересохло в горле. Глаза закололо сотнями иголок. Воздух вокруг него наэлектризовался, отчего волосы стали дыбом. Ему было тяжело дышать. На ум пришла жуткая мысль, что это были первые признаки открытия неких дверей, которые не стоило открывать под страхом смерти.

Кровавая лужа расширялась, покрывая полностью нарисованную звезду. И эта лужа с каждым мгновением становилась темнее, словно прибавляя не только в ширину, но и в глубину. Голоса, пения и танцы резко прекратились. Тишину разбавлял лишь капающий звук, смешивающийся со щелчками секундной стрелки.

На кровавой поверхности появилась выпуклость. Диме показалось, что это был воздушный пузырь, который с ростом мог лопнуть и обрызгать все вокруг. Но очень быстро он понял, что ошибался. Это был не пузырь, а голова. Голова Девочки. Она словно вырастала из пола, вытягиваясь ввысь. За головой последовала шея, затем плечи, туловища, бедра, ноги и, наконец, стопы.

Девочка, одетая в кровь, осмотрелась по сторонам и, в отличие от остальных присутствующих на ритуале, тут же заметила Диму. Она сделала шаг, выходя из пентаграммы, и направилась к мальчику. Дима, как не старался, не мог сойти с места. Ему хотелось кричать во все легкие, спасаясь, таким образом, от потенциального сумасшествия, но голосовые связки, так же как и ноги, по-прежнему не принадлежали ему.

Девочка остановилась перед ним и провела по его щеке окровавленной ладонью, оставляя следы.

— Ты — мой, — прошептала она. — Смирись с этим. Он пообещал мне тебя. А Он всегда держит слово, если речь идет о хорошем вознаграждении.

Девочка обернулась, посмотрев на своих сестер, которые сидели на полу и смотрели в их сторону. За считанные секунды их маски начали покрываться трещинами и падать на пол кусками. Тела из молодых и стройных, покрылись складками и морщинами. Волосы — густые, длинные, русого цвета — стали седыми, редкими и сухими. Глаза покрылись бельмами и провалились вглубь черепной коробки. Зубы попадали. Пальцы и груди иссохли и почернели. Позвоночник и лопатки выгнулись и прорезали источившуюся кожу. Вскоре они превратились в скелеты, которые рассыпались на части под жуткие крики боли и отчаянье, переходящие в эхо.

Девочка-кровь повернулась обратно к Диме и произнесла:

— Возвращайся обратно в приют. Там мы станем единым целым. Возвращайся.

После этого, она поцеловала его в губы. Дима почувствовал, как его рот заполняет кисло-горький вкус ржавчины, и он проснулся.

40

Утром ему не хотелось вставать. И