не потому, что было воскресенье — выходной день. А потому, что не желал встречаться лицом к лицу с Михаилом. Но больше чем до девяти часов утра ему все же не удалось скрываться в своей комнате. Причиной тому были повышенный тон Михаила и плачь Ларисы.

— Мне нужны деньги!

— Миша, прошу тебя…

— Ты меня слышишь?! Мне они нужны!

— Я позвоню доктору Гольдману. Он поможет тебе. Как помогал рань…

— К черту его помощь! Мне она не нужна.

Дима тихо открыл дверь спальни и тут же встретился взглядом с обоими взрослыми. Михаил был бледен и зол, его руки тряслись. А Лариса выглядела усталой и печальной.

— Ты уже проснулся? — задал бессмысленный вопрос Михаил, потирая ладонью шею.

— Мы ведь собирались в церковь сегодня, — робко выдавил из себя мальчишка.

— Да-да-да, — закивал мужчина. — Собирались. Только чуть позже. Сейчас, тебе лучше прогуляться часик-другой. Сегодня хорошая погода.

Дима покосился в окно. Небо было заволочено тучами, а голые верхушки деревьев заметно раскачивались на ветру. Сегодняшнюю погоду можно было охарактеризовать разными словами, только не словом «хорошая».

Дима перевел взгляд на Ларису, ожидая ее предложений. Ему не хотелось покидать дом, оставляя ее наедине с Михаилом, который был сам не свой. Если бы она попросила его остаться, Дима бы остался, пусть даже он и сомневался, что смог бы ее защитить, возникни у Михаила желание причинить ей боль. Лариса же еле заметно кивнула и прошептала:

— Иди, Дима.

Он бы не отказался от чая с печеньем, но понимал, что сейчас далеко не самый подходящий момент для чаепития. Поэтому он направился в прихожую, где снял с вешалки курку и шапку, надел их и вышел на улицу. Стоило двери закрыться за ним, как спор между Михаилом и Ларисой возобновился.

Настроения для прогулок у него не было, но и возвращаться домой спустя десять минут, в напряженную обстановку, ему тоже не хотелось. Он вышел за ограду и направился вдоль улицы снова в сторону парковки и стадиона. Голоса Михаила и Ларисы с каждым шагом становились все слабее, что не могло его не радовать. Сунув руки в карманы куртки и пиная встречающиеся ему на пути камешки, Дима вспоминал квартиру, в которой он жил с родителями. Где всегда было тихо и уютно. Сколько он себя помнил, его родители ругались всего пару-тройку раз. Хотя, это и ссорой можно было назвать с натяжкой. Так, отстаивания своего мнения на повышенных тонах. И всегда эти споры заканчивались спустя пару минут, когда один из родителей соглашался с доводами другого.

«В споре рождается истина» поговаривал Сергей Степин, и с этим нельзя было не согласиться. Но, можно было назвать «спором» то, что сейчас происходило между Михаилом и Ларисой? Навряд ли. Скорее, между ними велась война малых масштабов, которая все же могла принести немало бед. И Дима опасался, что все может закончиться плохо для всех них. И в этом будет его вина.

— Может, и вправду стоит вернуться в приют? — задался он вопросом. — Михаил изменился. И Екатерина Громова явная тому причина. Что если ее угрозы включают в себе не только частые ссоры?

Об этом не хотелось думать, но он не мог ничего с собой поделать. Мысли лезли в голову, хотел он этого или нет.

На стадионе семь мальчишек играли в футбол. Заметив его, они принялись звать его к себе для четного количества. Пребывай он в хорошем настроении, Дима бы с радостью присоединился к ним. В данный же момент у него не было ни малейшего желания участвовать в каких-либо играх. Он только помахал им рукой и пошел дальше.

— Я должен вернуться в приют, — произнес он вслух, чтобы его слава звучали убедительнее для самого себя. — Так будет лучше для Михаила и Ларисы.

А будет ли лучше это для него? Маловероятно. Но иногда стоило принимать тяжелые решения исходя не из своих желаний, а беря в учет предположение, что будет хорошо для других людей. Прийти к такому решение было не столь сложно, как ему показалось изначально. Гораздо проще, чем дня два назад. С началом перемен в поведении Михаила, возвращение в приют уже не казалось столь глупой идеей. К тому же, если после его ухода у Ларисы и Михаила снова все наладится, он будет только рад. Хватит с него бремени вины за Сашу, который умер после дурацкого ритуала, и за Эдика — который упал с крыши, что стало возможным из-за открытой двери на чердак.

Дима растянул свою прогулку на добрых три часа. Ему совсем не хотелось возвращаться домой. Он боялся не только продолжения ссоры, но и откровенного разговора с Михаилом и Ларисой, во время которого он расскажет им о своем решении вернуться в детдом. Как они встретят его слова? Обрадуется ли Михаил? Воспротивится ли этому Лариса? Он опасался любой реакции. А когда есть страх перед чем-то, встречу с ним ты готов оттягивать до последнего.

К многочисленным вопросам Димы прибавился еще один. Если Михаил и Лариса все же согласятся вернуть его в приют, что станет с уговором между ним и Николаем Александровичем? Успеет он с ним пообщаться в школьной библиотеке или же его вернут в детдом в этот же день?

— Об этом не надо беспокоиться, — тут же пришел к нему вполне логичный ответ. — Даже если меня завтра вернут, я все равно смогу связаться с ним через его жену — тетю Ирину. Делов-то!

А вот о чем стоило в действительности беспокоиться, так это об очередной ночи кошмаров, которые высасывали из него всю энергию, а вместе с ней бодрость и радость. Он больше не хотел видеть всей той жути, что сопровождала его на протяжении вот уже месяца. Единственным спасением от кошмаров оставался лишь гвоздь под ножкой кровати. Но Михаил ни за что не позволит ему воспользоваться им вновь.

— Ему и не надо ничего знать об этом, — продолжил давать сам себе дельные советы вслух Дима. — Спрячь гвоздь, а ночью, перед сном, поставь его под ножку. А когда придет утро, снова спрячь.

Дима решил, что так и поступит. К сожалению, гвоздей у него больше не было. А это значило, что ему следовало найти другие на помойке. Рассчитывать на то, что ему встретится опять добрый мужчина, который подарит ему новехонькие гвозди, не стоило.

Он вернулся к мусорным бакам и, на удивление быстро, нашел ржавый гвоздь, подобранный им в первый раз. Его даже посетила странная мысль: как столь хорошее средство от дурных снов никому,