Открываю рюкзак и вытаскиваю из него полиэтиленовую ленту. Глаза Джулиуса округляются. Он пыхтит, дышит с присвистом, грудная клетка ходит ходуном, конечности хаотично дергаются, словно у него апоплексический припадок.

Мне хотелось придумать новый способ убийства, но этот метод так хорошо сработал со Спенсером! На мою одежду не попало ни капли крови. Я ценю аккуратность убийства.

Тело Джулиуса сотрясает дрожь. Он понимает, что я собираюсь сделать? Пожалуй, неправильно растягивать процесс убийства. Мне нужно быть гуманнее и умертвить его быстро. Но святость и милосердие не про меня. У нас с Джулиусом есть одно общее: мы не тяготимся своими пороками и недостатками. И прекрасно уживаемся со своими грехами.

Поэтому я рассказываю Джулиусу, что с ним будет. Он мычит и ерзает, пока я излагаю ему детали своего плана. У него восстановился контроль над мышцами, но это уже не важно. Он не сможет сорвать с головы полиэтиленовую обмотку. А мне становится даже интересно: чем вызвана дрожь в его конечностях – ударом тока или страхом?

А, в принципе, без разницы. Мне по-любому доставляет наслаждение страдание Джулиуса. Я начинаю обматывать ленту вокруг его головы. По лицу Джулиуса текут слезы и сопли. До чего же приятное зрелище!

Глава двадцать четвертая

Мэтт измерил шагами маленький квадрат пола в кухоньке киностудии. Луч утреннего солнца просочился в щель между створками жалюзи и вонзился прямо ему в глаза. Мэтт прищурился и снова развернулся. Свободного пространства ему хватало только на то, чтобы сделать три шага в каждом направлении. Но сидеть спокойно он не мог.

Пока Мэтт «выхаживал» свое раздражение, Бри, прислонившись к стене, терпеливо наблюдала за ним. В отличие от друга, она не тратила энергию на нервное хождение, а попивала кофе из бумажного стаканчика, не преминув воспользоваться допотопной кофеваркой на рабочем столе, пока они были вынуждены дожидаться, когда Моника закончит сниматься в «очень важном эпизоде».

Адам так и не позвонил, и темные круги под глазами Бри молчаливо, но красноречиво свидетельствовали о бессонной ночи.

Бри поднесла к губам стаканчик и, запрокинув голову, допила его содержимое, а затем бросила пустой стаканчик в мусорную корзину.

– Шериф? – на пороге возник мужчина с папкой в руке. Судя по всему, чей-то ассистент, лет тридцати, не больше.

Одет он был в красные джинсы-скинни и клетчатую рубашку навыпуск. На носу сидели очки с круглыми стеклами, в оправе с черепаховой расцветкой.

– Моника готова с вами побеседовать, – процедил он сквозь зубы.

Похоже, Бри и Мэтту здесь были не рады.

В глазах Бри промелькнуло раздражение, но она моментально скрыла свою первую реакцию профессиональным кивком головы.

– Вам туда, – ассистент резко крутанулся вокруг своей оси и, не дожидаясь гостей, рванул с места, даже не покосившись через плечо, чтобы убедиться, что они двинулись следом.

Они прошли по коридору в основную студию. Вокруг камер, прожекторов и декораций суетились киношники. Полдюжины моделей, одетых как металлические шахматные пешки, обступили женщину в возрасте, размахивавшую пузырьком с лаком для волос, как дубинкой. Мэтт не узрел среди них Моники.

– Вы можете поговорить здесь, – остановившись в сторонке, ассистент махнул рукой на комнату величиной с маленькую гардеробную и взглянул на часы: – Но через двадцать минут Моника должна вернуться к нам.

Бри ничего не ответила. Мэтт последовал за ней в крошечное помещение, оборудованное под гримерную. Режиссерское кресло высотой с барный табурет было повернуто к туалетному столику и зеркалу. На туалетном столике громоздились наборы косметики, кисточки и приборы для укладки волос. За отсутствием других сидячих мест, Мэтт прислонился к стене, лицом к креслу. Бри оперлась бедром о столик. Через секунду в гримерную вошла Моника и плотно притворила за собой дверь. Бри жестом пригласила ее занять кресло, и девушка осторожно опустилась на самый краешек натянутой парусины. Как будто побоялась устроиться слишком комфортно. Хотя сделать это в ее наряде было проблематично. Золотистый костюм так плотно облегал ее фигуру, что походил на краску для тела. Гладкие волосы ниспадали вниз темным, искрящимся водопадом. Лицо Моники тоже блестело, но не здоровым сиянием, а металлическим глянцем. Скулы были акцентированы бронзовой подводкой, а губы накрашены серебристой помадой, под цвет теней на веках. Глаза обрамляли огромные искусственные ресницы, на вид такие тяжелые, что Бри невольно озадачилась: «Как ей вообще удается поднимать веки?»

Мэтт уставился на туфли девушки: конечно же, золотистые, на шпильках высотой дюймов пять.

– В какой рекламе вы снимаетесь? – поинтересовалась Бри.

– В рекламе духов, – указала пальцем на свой костюм Моника. – Концепции всегда странные, – девушка посмотрела на Бри: – Зачем вы здесь? – прямой вопрос прозвучал резко, но без грубости в тоне.

– У нас появились к вам новые вопросы после вчерашней беседы, – начала Бри.

– Я же уже ответила на все ваши вопросы, – простонала Моника.

– Но вы одна из последних женщин, с которыми встречался Спенсер, – пояснил Мэтт. – Ваши показания очень важны.

– Ладно, спрашивайте, – вздохнула Моника. – Только у меня мало времени, – она понизила голос до шепота: – Режиссер не в духе. Опять…

– Мы будем кратки, – Бри достала блокнот. – Вы сказали, что провели здесь на съемках весь вторник.

– Именно так, – кивнула Моника. – С тем же режиссером. Он не дает продыху, но деньги хорошие, так что…, – сделала неопределенный жест рукой девушка.

Бри пролистнула несколько страничек, затем посмотрела ей прямо в глаза:

– Запись с камеры наблюдения свидетельствует о том, что вы покинули здание в 16:44 и вернулись только в шесть вечера.

Моника съехала глубже в кресло и села чуть прямей. Она явно не могла усидеть на месте спокойно. А когда девушка отвела глаза в сторону, Мэтт понял: ее следующие слова будут ложью. Моника не могла отрицать, что уходила куда-то. Ее уход засекла камера.

– Я позабыла об этом, – ложь легко слетела с ее губ. – Я была расстроена, – Моника снова встретилась взглядом с Бри. – Да, Спенсер меня бросил, но у меня остались к нему чувства. Мне всегда нравятся мужчины, которые обращаются со мной, как с мусором. Я сознаю, что это ненормально, и мне надо над собой работать.

Мэтт почувствовал: признание девушки было искренним. Моника продолжала сохнуть по Спенсеру, хотя и понимала, что он ужасный человек. Некоторые люди тяготеют к драме, им в кайф жить с надрывом.

– Так куда вы уходили? – спросила Бри.

Моника моргнула, но не заколебалась.

– Ниже по улице есть продуктовый магазин. Обычно я не ем во время съемок… разве что подкреплюсь протеиновым батончиком. Не хочу, чтобы живот выглядел надутым, как барабан. Камера и так добавляет