К городу, не торопясь, подступало войско маркграфа.

Надсадный скрежет сменился пронзительным скрипом и жалобным визгом металла, натянутого до предела. А вот уже — и сверх всякого предела.

И — звон-н-н-н!

Лопнула, не выдержав чудовищного давления, первая цепь. Толстая, крепкая. Одна из двух, удерживавших подъемный мост. Мост перекосился, криво повис на второй цепи. В воздухе покачивался звенящий обрывок.

Голем обошел мост. Подступил с другой стороны. Вновь просунул в проем руки. Налег. Навалился.

На этот раз долго стараться ему не пришлось.

Треск. Грохот.

Вторая цепь выдержала. Не выдержало крепление моста. Массивное железное кольцо, намертво схваченное с толстым бревном, было вырвано с корнем, с железными скобами, со щепой.

Высвобожденная цепь дернулась в сторону, вверх, звякнула толстыми звеньями о шлем голема, отскочила от брони, расписанной магическими письменами, ударилась о край воротной арки. Тяжело опала вниз.

Мост рухнул. Лег поперек рва. Косо, неровно. Но надежно. Подъемный мост главных городских ворот, способный выдержать пару-тройку груженных купеческих возов, не сломался и под тяжестью шагнувших на него големов.

Трещали доски деревянного настила, гнулись сцепленные воедино бревна, но оберландские великаны все же благополучно перешли ров. Друг за другом, по одному. А перейдя, принялись за работу. За ворота принялись.

Таран человекоподобным оберландским машинам не потребовался. Машины обходились булавами и секирами, удары которых по силе едва ли уступали таранным.

Бфум-ш! Бфум-ш! Бфум-ш!

Грохот стоял неимоверный. Сотрясались дубовые, обитые железом створки, дрожала мощная каменная кладка.

Всем десятерым механическим рыцарям у воротной арки места не было. Големы не могли одновременно крушить преграду, не мешая при этом друг другу. А потому ворота разбивали лишь трое. Остальные семеро стояли в стороне, под стенами и надвратными башнями. Ждали.

Бфум-ш! Бфум-ш! Бфум-ш!

Тяжелые навершия палиц и широкие лезвия огромных секир сминали, рвали и корежили широкие полосы железной обивки, крошили, обращая в щепки, неподатливый мореный дуб. И ничего с этим поделать было нельзя. Остановить неизбежное — невозможно. Да и некому, собственно, останавливать-то уже. Со своего места Дипольд видел: надвратные башни и примыкавшие к ним стены покидали даже те немногие смельчаки, что поначалу пытались обороняться. Видимо, и они в полной мере осознали всю тщетность своих усилий.

Бфум-ш! Бфум-ш! Бфум-ш! — громыхало над обезлюдевшими укреплениями и опустевшими привратными кварталами.

Скоро ворота падут. Скоро воины Альфреда Чернокнижника вступят в Нидербург, даже не прибегнув к разрушительной силе своей артиллерии. В самом деле, к чему обстреливать город, который уже утратил волю к сопротивлению, который можно брать голыми руками? Зачем жечь порох, зачем тратить магиерские снаряды на умерщвление нидербуржцев, сердца которых полны ужаса?

Все-таки не случайно, совсем не случайно змеиный граф послал вперед бронированных монстров. Их зримая мощь и их неумолимость оказались не менее губительными для и без того невысокого морального духа нидербуржцев, чем смертоносный залп дальнобойных оберландских бомбард. Нет, големы сейчас не просто взламывали ворота. С каждым ударом они разбивали… добивали решимость в смятенных душах горожан. Остатки, осколки решимости. Ошметки стойкости и воли. С каждым ударом они множили панику на городских улицах.

Големы все долбили и долбили своими секирами и булавами. По центру ворот. Туда, где засов. Били молча, монотонно. Упрямо. Механически. Без остановки. Без устали.

Бфум-ш! Бфум-ш! Бфум-ш! — глухо разносилось вокруг.

Первой поддалась правая створка. Пошла трещинами. Раскололась. Развалилась на части. Обрушилась внутрь вместе с переломленным засовом. Остатки разбитой створки големы снесли с петель парой заключительных точных ударов. Беспрепятственно оттянули в сторону левую — уцелевшую, но тоже едва державшуюся — створку.

Теперь путь в город преграждали лишь две внутренние решетки. Опущенные и внатяг обмотанные цепями, концы которых были намертво закреплены под стенами — в массивных кольцах, торчавших из кладки и фундамента. Цепи не позволяли ни сдвинуть, ни приподнять тяжелые воротные решетки. А кованые прутья, отделявшие арку от городских улиц, были не в пример толще тех, которые Дипольд в свое время выдирал из окна магиерской мастератории при помощи механической руки. Но сейчас стальные руки големов действовали не одними лишь пальцами-тисками. Сейчас в руках этих было оружие сродни стенобитному.

Поднялась и с оглушительным звоном опустилась на железные прутья секира. И — булава.

И — снова секира.

И — опять булава.

Секира — булава.

Секира — булава…

Теперь в тесной арке едва помещались два голема. Но оба били дружно и слаженно, как молотобойцы в кузне. И решетчатая «наковальня» поддавалась, прогибалась…

Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь! — звенел металл о металл, порождая под гулкими сводами жутковатое эхо.

Брызгали искры. Летели обломки кованых прутьев и звенья цепей. Сверху сыпались пыль и выкрошенная щебенка. Осколки металла и камня стучали по шлемам, наплечникам и нагрудникам оберландских монстров.

Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь!

Закаленные лезвия громадных секир, лишь самую малость затупленные и иззубренные, перерубали более мягкий и податливый металл. Тяжелые булавы мяли и проламывали преграду.

И так прут за прутом. Цепь за цепью.

И в конце концов…

Бж-з-з-зь-звяк!

…первая решетка пала.

А через пару минут и вторая — звь-звь-звь! — обвисла искореженными обломками на обрывках цепей.

Големы вошли в Нидербург. И золоченые ключи на алых подушечках им для этого не понадобились.

Вслед за передовым десятком стальных великанов в разбитые городские ворота вступала армия оберландского маркграфа. На ветру победно реял синий стяг с серебряной змеей.

Дипольд все еще оставался на стене. Пожалуй, он один там сейчас и оставался. От глаз входящих в город оберландцев пфальцграф укрылся в тени пустующей ниши, где прежде — до его похода — стояла крупная бомбарда. Место оказалось удобным. Оставаясь невидимым для врага, Дипольд имел возможность наблюдать сверху, как паника… нет — ПАНИКА овладевала Нидербургом, будто стремительно распространяющийся пожар.