– Мошну?…

Доктор Снеллинг ухмыльнулся и поправил золотые часы.

– Деньги, – объяснил он. – Богатые живут вечно. Что прискорбно, если вы следующий в очереди. Назло долго живут и не дают вам тратить ваше золотишко.

Сказанное взбудоражило воспоминания Марты.

– Как вы сказали, одной ногой в могиле? – Она допила пунш до последней капельки. – Не важно. Миссис Плакетт вовсе не богата.

– Позвольте-ка, я снова вас угощу.

Марта повиновалась, и доктор вновь наполнил оба их бокала пуншем.

– Ничто не пробуждает в джентльмене такую жажду, как бесконечные визиты к больным. Что же до богатства – вы никогда не узнаете наверняка. Хотите услышать секрет?

Марта кивнула. Ей страшно хотелось понять, что же доктор имел в виду, сказав «одной ногой в могиле», но она могла и подождать.

– Больные ужасно пахнут! – Его лицо сморщилось от смеха. Он пыхтел и фыркал так заразительно, что Марта тоже не сдержалась и захихикала.

– В самом деле?

Доктору пришлось утереть набежавшие от смеха слёзы манжетом сорочки.

– Это мой профессиональный секрет! В университете такого не расскажут. Я могу по одному лишь запаху распознать, чьи дни уже сочтены.

Тут в поле зрения Марты снова появился Генри Баттс, и её интерес к беседе с доктором Снеллингом начал угасать.

– Взять, к примеру, вашу директрису. От неё пахнет желчью. Она определённо созрела.

Марта только фыркнула. От миссис Плакетт и правда явственно веяло чем-то горьким. Этот запах не перебивал даже аромат надушенной пудры. Марта снова сделала добрый глоток пунша.

– А сегодня она восседает за столом словно воплощение здоровья! – Доктор облизал испачканные соком губы и с прищуром воззрился на Крепышку Элис. – Однако я утверждаю: недолго ей осталось на этом свете. Считаные месяцы. Возможно, даже недели. Увы! Новую печень не купишь ни за какие деньги.

Марта едва не подавилась пуншем. Пузырьки ударили прямо в мозг, кружа голову. Марта тяжело сглотнула и уставилась на Крепышку Элис. Та о чём-то мило беседовала с воздыхателем Беспутной Мэри-Джейн, красавчиком полисменом. Месяцы? Недели?! Неужели Марта что-то неправильно истолковала? Бедняжка Элис. Такая здравомыслящая, терпеливая и добрая.

Элис служила Марте защитой от спесивости Мэри-Джейн или высокомерия Китти, когда те начинали чересчур задаваться. Мысль потерять подругу была непереносима. Марта надеялась, что ошибается. На сей раз оказаться неправой ей было бы в радость.

Нахмурясь, доктор пробормотал что-то себе под нос, глядя на опустевший бокал, будто на врага.

– Не хотел напугать вас, мисс, – наконец отрывисто произнёс он. – Всего наилучшего.

А затем размашисто пошагал прочь, а Марте осталось лишь стоять, ощущая на губах липкую сладость, а в груди – колотящееся сердце.

Именно в таком состоянии её и обнаружил Генри Баттс.

– Добрый вечер, мисс Марта, – робко улыбнулся он.

* * *

– Этот Чарльз… Нефф, или как он там себя называет, – твёрдо заявила Крепышка Элис под личиной миссис Плакетт констеблю Квиллу, сопроводив свои слова равнодушным взмахом руки, – вполне может ошибаться. Или мой брат изыскал возможность добраться до другой станции с каким-нибудь знакомым. Мне нечего сказать. К тому же, юноша, вы обещали закончить побыстрее и не сдержали слово. Если нам придётся вести эту беседу, приходской приём для неё совсем не подходит.

Полисмен почтительно взял под козырёк.

– Приношу извинения, мадам, – смиренно произнёс он. Китти не поверила ему ни на секунду. – Я полагал, вы разделите со мной тревогу за безопасность вашего брата.

– Мой брат – взрослый мужчина и вполне способен позаботиться о себе самостоятельно, – заявила лжемиссис Плакетт. – Всего доброго.

Констебль Квилл откланялся и покинул их. Невозмутимой Китти показалось, что уходил он, торжествуя победу.

Крепышка Элис прерывисто вздохнула. Беспутная Мэри-Джейн отправилась следом за констеблем, но Элис была слишком потрясена и не попыталась её остановить, хотя неизвестно, о чём проболтается Мэри-Джейн, попав под чары широкоплечего полисмена.

Оставшиеся барышни не могли дать волю эмоциям на публике, и над покрытым вышитой скатертью столом летали лишь изумлённые взгляды.

Первой отважилась высказаться Невозмутимая Китти.

– Нельзя поддаваться панике и позволять выбить нас из колеи, – прошептала она. – Это ничего не значит и ничего не доказывает. Никто даже не заподозрит обмана!

– Ш-ш! – взволнованно прошипела Крепышка Элис. – Только не здесь!

Зала была полна гостей. Девочки с ужасом заозирались вокруг. Неужели кто-то за ними наблюдает, обрекая всё предприятие на погибель? Они только что пережили унизительный допрос, что ещё может пойти наперекосяк?

Крепышка Элис взглядом отыскала Мэри-Джейн. Та кокетничала в уголке с констеблем, почти укрывшись за красной бархатной портьерой сцены: занавес был раздвинут, позволяя гостям любоваться на рояль.

– Нужно увести Мэри-Джейн, – укоризненно покачала головой Элис. – Она привлекает к нам всеобщее внимание. Миссис Плакетт ни за что не позволила бы своей воспитаннице при всех вешаться на полисмена.

Впрочем, вернуть Мэри-Джейн им помешали: мгновенно, как кроты из норки, у стола материализовались два молодых джентльмена.

И без того высокие и стройные, они выглядели ещё более тощими, благодаря безразмерным полинялым сюртукам чёрного цвета. Душечка Роберта села прямее и слегка поправила причёску.

– Простите, мадам, – сказал юноша с рыжими напомаженными волосами, почтительно кланяясь Крепышке Элис. – Правильно ли я полагаю, что вы – миссис Плакетт, директриса пансиона Святой Этельдреды для благородных девиц? Не представите ли нас своим очаровательным воспитанницам?

Крепышка Элис опомнилась, возвращаясь к обязанностям миссис Плакетт.

– И как же вас зовут, молодые люди?

Говоривший поклонился.

– Мы студенты Бартонского богословского колледжа. Мое имя – Альберт Блай. Я родом из Нортумберленда. А это мой друг из Кембриджа, Чарльз Брингхерст по прозванию Загробный Чарли.

– В самом деле? – Крепышка Элис смерила взглядом нового знакомого из Кембриджа.

Тёмные волосы юноши, разделённые пробором до самой середины темени, были длиннее, чем позволяла мода. Весь он состоял из углов, коленей и торчащих костей, щеголял длинным римским носом и глубоко запавшими щеками.

– За что же вы наградили друга таким прозвищем?

Мистер Альберт Блай, который и без того, казалось, был неспособен удержаться от улыбки, просиял ещё сильнее.

– Его проповеди о пути души после смерти совершенно не поддаются описанию. Своими траурными речами он побуждал сильных мужчин проливать слёзы над почившими матерями их жён. Мы подозреваем, что Чарли чересчур уж любит смерть, но ведь именно ей он обязан своим успехом.