– Можете следовать дальше! Только осторожно. От этих, – и он кивает на темноту за спиной, – сейчас всего можно ждать.

Отъехав от блокпоста метров триста, водитель притормаживает и оборачивается:

– Ребята, меня вообще-то не предупредили, что вы с оружием.

– За это неудобство мы доплатим, будешь доволен.

– Ну да, если только меня вместе с вами не расстреляют.

– Да кто тебя расстреляет?!

– Не эти, так те.

…Просыпаюсь от того, что водитель трясет меня за колено: подъем, приехали! За окном бесцветное прибалтийское утро. И старая Рига, припорошенная мокрым снежком. Абсолютная безмятежность во всем – пешеходы с зонтиками в руках торопятся по своим делам, прогуливающиеся мамаши с колясками, школьники, бодро шагающие на уроки, старики и старушки с сумками в руках, направляющиеся за покупками, и, конечно же, машины, снующие взад-вперед. Обычная жизнь. Ни малейших признаков омоновского мятежа.

– Нам бы к Верховному Совету.

– Мне к нему не подъехать. Там всюду «кирпичи» висят.

От долгого сидения в машине ноги затекли и стали как деревянные. Наверное, со стороны мы выглядим алкашами, уныло бредущими в пивную на утренний опохмел. Похоже, дежурный милиционер на входе в приемную председателя Верховного Совета Латвии воспринимает нас именно в таком качестве. Он долго и самым внимательнейшим образом рассматривает мое удостоверение, разве что на зуб его не пробует. На просьбу сообщить о моем приезде секретарю Анатолия Валерьяновича Горбунова, который меня ждет, реагирует с прибалтийской невозмутимостью: «пАтАшТитЭ!». И мы ждем, не понимая, чего и кого. Минут через десять к нам выходит милицейский подполковник, больше похожий на пивовара со стажем, и принимается так же внимательно присматриваться-принюхиваться к моему документу и, не обнаружив в нем ничего подозрительного, предлагает следовать за ним.

В приемной председателя Верховного Совета Латвии встречаем уже более радушный прием. Оказывается, вчера по поводу нашего приезда Горбунову звонили не только из Вильнюса, но и из Москвы.

– Сейчас у Анатолия Валериановича важный телефонный разговор, освободится минут через пять-десять и сразу же примет господина Вощанова. А пока: чай или кофе? Могу предложить печенье, бутерброды…

– …по рюмке водки.

Секретарь Горбунова смотрит на Крайнего с подозрением: чем навеяно столь раннее желание выпить? Приходиться пояснить: всю дорогу в машине мерзли, как бы не простудиться. Тот понимающе кивает, но отреагировать не успевает – раздается гудок стоящего на столе селектора. Я в этих делах уже опытен и могу поспорить на что угодно – это Горбунов, и сейчас меня к нему пригласят. Так оно и есть – секретарь вешает трубку, молча идет к двери, ведущей в кабинет спикера, и, только после того, как ручка опущена до упора, торжественно объявляет:

– Господин председатель вас ждет!

Кабинет председателя Верховного Совета Латвии декорирован и обставлен в соответствии с советскими партийно-бюрократическими стандартами, а облик хозяина ему под стать. Горбунов – это не Ландсбергис. Не в смысле национальности (латвийский спикер вообще из рода русских староверов, некогда бежавших в эти края, спасаясь от «богохульств» патриарха Никона), а в смысле эстетики образа. Тот – рафинированный интеллигент с консерваторским уклоном, этот – рафинированный номенклатурный совпартработник.

Для меня этот феномен всегда был загадкой – коммунистические бонзы, долгие годы огнем и мечем насаждавшие в обществе идеалы марксизма-ленинизма и тем кормившиеся, в мгновение ока и с необычайной проворностью становились убежденными и яростными противниками своей прежней веры. Примеров тому великое множество – хоть на верхних этажах власти, хоть на нижних.

Взять того же Анатолия Горбунова. В 1989 году он возглавил Верховный Совет Латвии, который окончательно порвал с коммунистическими идеями и, по сути дела, положил начало развалу СССР. А ведь всего за три года до этого он являлся секретарем ЦК латвийской компартии, отвечающим за вопросы идеологии. Подчеркиваю: идеологии, а не строительства и не сельского хозяйства! Разве не удивительная метаморфоза?!

Но Горбунов – это все же невеликая партийная сошка. Есть примеры поярче. Президент Ельцин, которого в 91-м году уже воротило от всего коммунистического, три года до того, в 88-м, буквально, искрился радостью от того, что избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС и первым секретарем Московского горкома партии. Президент Нурсултан Назарбаев, который мягко, без потрясений очистил Казахстан от налета коммунизма, до 1991 года возглавлял казахскую компартию. А президент Узбекистана Ислам Каримов, фактически поставивший республиканскую компартию под запрет? До своего президентства нынешний главный узбекский антикоммунист был главным узбекским коммунистом. Лидер туркменской компартии Сарпармурат Ниязов – это вообще песня! В 1991 году – еще верный ленинец. Год спустя – уже единовластный правитель Туркменистана, Туркменбаши, султан. А ставший главой Азербайджана Гейдар Алиев? Его послужному списку присуще редкостное разнообразие – он и лидер республиканской компартии, и глава КГБ республики, и замглавы советского правительства, и член Политбюро ЦК КПСС. А далее все та же метаморфоза – при президенте Алиеве прикаспийская республика стала кланово-бюрократическим государством, в котором идеи преданности коммунизму заменены идеями преданности Лидеру и его Семье.

Все это наталкивает на две мысли. Первая – некогда созданный Сталиным Советский Союз был идеологизированным государством, которым управляла безыдейная партийная бюрократия. И вторая – безыдейные лидеры СССР стали безыдейными главами независимых государств. Отсюда многие уродства постсоветской действительности, которые не скоро изживем.

Горбунов встречает меня довольно приветливо, но сесть не предлагает. Разговариваем «на ногах». По этому непротокольному жесту, а еще по устало-торопливому тону спикера чувствую, что он не видит особой надобности в моем появлении в Риге.

– Ну, что вам сказать? Если бы не ОМОН, ситуация в городе была бы абсолютно спокойной. Они провоцируют беспорядки! Позавчера напали на баррикады у Вецмилгравского моста, избили людей, сожгли автомобили. Вчера захватили школу милиции, избили курсантов, похитили много оружия. Больше терпеть эти бесчинства мы не намерены. Я поставил перед нашим МВД задачу: как можно быстрее разоружить этих бандитов!

– Вы думаете, они добровольно согласятся сдать оружие?

Чувствую, мой вопрос пришелся хозяину кабинета не по душе – он как-то занервничал и стал похож на прежнего секретаря ЦК по идеологии, подчиненный которого, проявив политическую незрелость, поинтересовался: а надо ли проводить в республике открытые партсобрания, посвященные решениям партии по вопросам дальнейшего развития и повышения урожайности хлопководства?

– Что значит «не согласятся»?! Не согласятся, заставим!

Похоже, в этом кабинете информации больше, чем я уже получил, не получу. Так оно и выходит: