такой массой совершенно несуразных показаний и рассказов о Канале…

Игорь пожал плечами:

– Я не помню точно, кто, но кто-то назвал миф эмбрионом научной теории. Слишком много непонятного. С теми же "голландцами"…

– Так что же, не пытались разобраться?

– Пытались… Тогда, если вы помните, и Фалин попал под тромб, замеры делали… А у "голландцев" все в норме. Гемоглобин, кислород на выдохе. Вообще все в норме, только, как вы верно сказали, не едят и не пьют. И вывести их нельзя.

– Но ведь один из них вышел, причем сам. Кодамцев, кажется, его фамилия?

– Кодомцев. Он действительно вышел сам, здоровый и невредимый. Я думаю, если бы не это, многое с "голландцами" было бы проще. А так… Он есть, и есть надежда… – Игорь помолчал и добавил, недоуменно, почти зло, отвечая уже, скорее, своим мыслям: – Больше двадцати человек до этого взорвались, а он вышел. Единственный. Почему и как вышел?.. Почему именно он?.. – он вновь замолчал.

– У него снимали показания… – чуть помедлив, сказал Баскаков.

– Снимали. Только, что поймешь? Не было пульта, потом стал. Но почему?… Очень хотел выйти? Да каждый "голландец" мечтает выйти…

– Я слышал, у него были потом неприятности с медкомиссией?

– Были, – ответил Игорь все еще, скорее, себе. – Выпивать начал. Сначала понемногу, потом больше. Через полгода его отстранили от полетов – нарушал полетные задания, летал, куда хотел, да и сердце начало сдавать. Перевели сначала в диспетчеры, а потом вовсе уволили.

– Это после попытки угона капсулы?

– Да. Но собирались раньше.

– А что с угоном? Зачем ему было?

Игорь вновь пожал плечами:

– Считается, что на почве пьянства…

Они подошли к вертолетной площадке, где уже прогревала двигатели "стрекоза", летевшая в Городок.

– Спасибо, Игорь Васильевич, – Баскаков протянул руку, и они обменялись рукопожатием. – Вы очень помогли. Хочется, знаете, побыстрее войти в курс дела. Вы уж не обижайтесь, если что не так… Завтра я вас разыщу, закончим с протоколом, если не возражаете.

– Хорошо.

Игорь побежал к вертолету с уже раскручивающимися винтами, его подхватили под руки и втянули в молчаливую сегодня кабину…

…К дому Истоминых на окраине Городка он добрался, когда солнце уже зашло и повисли прозрачные и особенно тихие здесь, среди старых садов, ранние сумерки ясного осеннего дня.

Домик – одноэтажный, кирпичный, с большими окнами и красиво отделанными карнизами, поставленный Алексеем Марковичем, еще когда Городок только начинался, и оставшийся одним из немногих среди многоэтажных домов – стоял в глубине яблоневого сада, обнесенного невысоким, уютно окрашенным забором.

Игорь позвонил у калитки, и из домика выглянула Ксения Ивановна.

– Игорёша?.. – узнала она Игоря. – Входи, чего ж ты?.. Квасу будешь? – спросила она, когда Игорь вошел в гостиную, и, не дожидаясь ответа, вышла в кухню и вскоре вернулась с большой запотевшей кружкой. – Попей…

Он подождала, пока Игорь выпьет, отнесла кружку на кухню и, вернувшись, спросила:

– Алексея Марковича не видел?

– Не видел, Ксения Ивановна…

– Ну, что ж… – Истомина взяла с комода бумажный сверток и, положив его на стол, развернула. – Тут, значит, письма от Илюши… – она принялась перекладывать содержимое свертка. – От Танечки… Васи… От внуков… Фотографии… Потом вот, Алексей Маркович просил, чертежи, он тут как-то тележку для сада мастерить затевался… И вот… – Ксения Ивановна как-то неловко, словно застеснявшись, выложила на стол две книги. Это были томик Льва Толстого и Библия. – Совсем с отцом нашим что-то… – как будто оправдываясь, сказала она. – Раньше-то он всё больше военные мемуары или что посмешнее… Смешное вслух читать любил. А теперь вот… – она вдруг озабоченно подняла на Игоря глаза. – А книги-то можно?

– Все можно, Ксения Ивановна, – сказал Игорь. – Все можно, кроме оружия.

– Да бог с тобой, Игорёша, какое оружие?.. – Истомина начала упаковывать все обратно. – А на словах передай, что яблоки мы убрали, – продолжала она. – Илюша приезжал с семьей, помогли. Дети у него уже большие, у Ванечки способности нашли к музыке… – она перевязала сверток шпагатом. – Да что это я? Там написано все… Еще квасу будешь?..

– Нет, спасибо, Ксения Ивановна, – Игорь принял протянутый сверток. – Я пойду. Хочу еще к Божичко зайти, я нашел-таки его сегодня.

– Постой, это какой же Божичко? Что вот месяц назад?..

– Да, почти месяц. У него здесь, в Городке, жена.

– Я знаю. Женечка… – Истомина помолчала, потом спросила, глядя в сторону. – Тут, Игорёша, днем взрыв был. Случилось что?

Истомина знала, что означают взрывы со стороны посадочных полей, все в Городке знали это.

– Разбился Олег Тодуа, Ксения Ивановна, – сказал Игорь и сам удивился, как просто сказались эти слова здесь, перед этой женщиной. – Думают, что кого-то выводил…

– Выводил… – эхом повторила Истомина, некоторое время молчала, что-то бесцельно перекладывая на столе, и вдруг с сердцем сказала: – Да разве ж можно так, ведь все одно оттуда живыми не выходят? А и выходили бы… Грех ведь, за другого-то… – она осеклась и потерянно добавила: – А и об Олежке так грех…

Она обхватила ладонью рот и застыла, незряче глядя в стол перед собой.

– Так я пойду, Ксения Ивановна? – подождав немного, напомнил о себе Игорь.

Истомина не глядя кивнула и вдруг убежденно и, по-видимому, никому сказала:

– Алексей Маркович никогда бы не позволил себя выводить!..

От Истоминых Игорь шел пешком.

"Откуда, черт возьми, Божичко узнал, что я был у Фалина? – думал он, шагая в сгущавшихся сумерках по аллеям Городка. – Ни один "голландец" не говорил о таком. Какое-то развитие в Канале? А может, они просто скрывали? А Божичко молод, мальчик, и выболтал? Или из-за шока… Но зачем им скрывать?.. Да зачем угодно, они-то "голландцы"! У них этих "зачем" может быть тысячи… Надо обязательно в рапорт…"

…Окна в квартире Божичко были освещены. Игорь поднялся на второй этаж и позвонил. Дверь ему открыла невысокая, худенькая молодая женщина, почти девочка, кутавшаяся в большой, до пола, платок.

– Здравствуйте, Евгения Владимировна, – поздоровался Игорь. Женщина недоверчиво смотрела на него. – Моя фамилия Барков. Игорь Васильевич. Я заходил уже к вам. Вы забыли.

На лице женщины проступило усилие, она пыталась вспомнить.

– Да, да. Я, кажется, вспоминаю… – неуверенно проговорила она, наконец. – Вы наблюдатель… Я вспомнила, вы приходили, когда Сережу… – она замолчала и отвернулась, словно забыла и об Игоре, и о фразе, которую начала.

– Я видел вашего мужа, Евгения Владимировна, – сказал Игорь, и женщина вскинула на него глаза. – Там, в Канале…

Она отвела взгляд.

– Какой он теперь муж?.. – она зябко закуталась в платок. – Неужели ничего нельзя сделать? – и Игорю показалось, что спрошено