Катерина молчала. Хозяйка взглянула на нее подозрительно.

— Ну, я тебе этого не говорила. Забудь, отдыхай. Вон твой парень проснулся. Могу молочка нацедить, кашки грешневой…

Она покормила ребенка, сама доела остатки. Легла на перину, дитя привалилось к ней, нежное, теплое.

— Сегодня отец твой придет, Леонардо, — вздохнула она.

Он светло улыбнулся.

— Был воин один. Его звали Евстафием. Охотник. Загнал он оленя. И вдруг увидел меж длинных оленьих рогов… — Она замолчала. — Ну, дальше не надо. Ты мал еще, миленький.

— Нет, расскажи. — И он усмехнулся знакомой усмешкой.

— Увидел Спасителя. Светлого, словно небесное солнце. И Он говорит: «Охотник, зачем же ты гонишь меня?»

Ребенок вздохнул глубоко, словно понял. И оба заснули, прижавшись друг к другу.

Во сне она снова вернулась на площадь. Дым был таким плотным, что лица собравшихся едва сквозь его пелену проступали. Так точно, как это бывает на небе, когда в облаках проплывают то старцы, то женщины в локонах и покрывалах, то малые дети. Но в небе они все белы, беззаботны. Плывут и плывут: то ухо свернется на старце, то птицей окажутся, слившись, два юных создания. А здесь, в ее сне, было так, как, наверное, бывает в аду: дым, пламя кровавое сквозь этот дым и лица, расплывшиеся от дыма.

— Смерть — это не страшно! — кричала Инесса прокуренным голосом. — Это не страшно!

Она и проснулась от этого крика.

В дверях стоял Пьеро. Соболий берет ему очень шел.

— На улице дождь. Я промок. Ответь: почему он все спит? И утром он спал. И сейчас.

— Он устал.

Тогда Пьеро сел на кровать и разгладил усы над капризной губой. Она его знала безусым. С усами он был не знаком ей. Чужой человек. И вдруг ее как осенило.

В манускрипте о том, что произошло между ними, написано беспощадно и просто. К сожалению, последние два абзаца оказались не читабельны.

«Катерина была не просто умна. Она была хитра и сообразительна, как большинство жителей Востока. По мнению древних философов, на жителей Востока благотворно влияет могучее и постоянное присутствие солнца, обогащающее их кровь необходимыми химическими элементами, названия которых не сохранились. Ведь ни для кого не секрет, что психическими расстройствами страдают в большинстве своем те, кто имел несчастье появиться на свет зимой, когда тощая и промороженная земля не чувствует солнца. Пьеро, уроженец северной Италии, родился в самой середине января, более того, в предутренний час, когда липкий снег шел на город стеной. Смешно даже сравнивать умственные способности отца и матери великого Леонардо. Однако Пьеро да Винчи был весьма чувственным человеком, что подтверждается фактом о наличии у него, кроме Леонардо, еще десяти детей от трех его законных браков. Грустно, что никто из этих десяти не только не оставил следа в истории человечества, но и не получил высшего образования, а три младших мальчика и старшая девочка не в состоянии были даже овладеть грамотой. Говорит ли это в пользу Катерины? Без сомнения. Встретившись вечером на постоялом дворе с отцом своего ребенка, измученная и истерзанная Катерина, несмотря ни на что, решила снова попробовать свои силы и, соблазнив недалекого Пьеро, отвоевать себе время на то, чтобы найти такое пристанище для себя и Леонардо, о котором отец его не узнает ни в коем случае. Приступая к соблазнению своего бывшего любовника, умная и хитрая женщина понимала, что она уже не сможет добиться от молодого да Винчи полного подчинения своим чарам: сердце ее угадало совершившееся в нем нравственное перерождение. К слову сказать, интуиция не обманула Катерину: Пьеро, дорвавшись до денег, которые получал он от Козимо Медичи за оформление грязных сделок последнего, стал мелок душой и к искусствам оглох. До историков дошли слухи, что ни он, ни Альбиера, тогдашняя супруга его, не только не посещали мастерские художников, но даже и вовсе не интересовались литературою. Итак, Катерина решилась…»

С этого места мне придется продолжить самой. Горько было на душе у нее и вовсе не до того, чтобы опять привлечь к себе разлюбившего ее мужчину. Но ни стыд, ни горечь не шли ни в какое сравнение со страхом, который он внушал ей. Теперь она была полностью в его власти. Он мог отнять у нее сына. Она тряхнула головой, и струящийся дождь светлых волос обрушился на круглые плечи. Одновременно с этим сильным и ловким движением она изогнулась, как кошка, высвобождая из корсета свою большую грудь. Глаза у Пьеро да Винчи стали стеклянными. Кружева на ее нижнем платье были не первой свежести: путь, проделанный из деревни до города, сказался на их белизне, однако та же самая восточная интуиция подсказала ей, что терпкий запах ее тела, не заглушенный ни ароматом духов, ни приторным дыханием масел, — лучшее средство для того, чтобы возбудить нотариуса. Пьеро напрягся, стараясь не смотреть на нее. Она глубоко и свободно вздохнула.

— Я дом продаю, — сказал он сорвавшимся голосом.

— И что? — продышала она. — Что дом-то? Какой еще дом? На улице дождик…

И вдруг, вся прижавшись к нему, запела веселую русскую песню:

Он не вырывался, притих, будто птенчик. Она оглянулась на спящего сына. Веки его были плотно сомкнуты, длинные ресницы слегка трепетали от свечки. Тогда она задула ее, чтобы, случайно проснувшись, дитя не углядело родительского соития и не огорчилось его безобразностью на всю свою жизнь.

— Замерз? — прошептала она своим низким шепотом.

От этого шепота зверь в нем проснулся. Никто, ни один в мире человек, не знал, до чего не хватало преуспевающему нотариусу, домашнему человеку в доме Козимо Медичи, владельцу двух новых больших деревень, ах, как не хватало ему вот такого, знакомого, низкого, страстного шепота! Жена-то пищала в постели, вертелась, стараясь ему угодить, ну, а девки, к которым он часто ходил, — те молчали: стеснялись, наверное.

— Замерз? — повторила она.

— Катерина! — И он, торопясь, расстегнул на штанах крючки и застежки.

(Спи, спи, Леонардо, спи, мальчик. Спи, гений, которому небо откроет свою светоносную чистую тайну. Тебя ждет Мадонна во гроте. Мадонна с цветком. И Мадонна с Младенцем. И не открывай своих глаз, не смотри, как совокупляются двое, хотя мать успела до самых бровей накрыть тебя, мальчик, своей плотной шалью.)

Катерина никогда не испытывала боли от физической близости с мужчиной. Доктор, четыре года назад осмотревший ее и увидевший, дрожа всем телом, что матка ее совершенна, как плод, сказал, что она рождена для соитий. Такое случается, но крайне редко. Обычная женщина скучно устроена, поэтому охладевают мужчины, которым годами — да, именно так! — приходится, как дуракам, упираться все в тот же забор и все в те же ворота. Но тут, когда Пьеро ворвался в нее, она закусила от боли губу и даже слегка застонала невольно.