litbaza книги онлайнИсторическая прозаНаталья Гончарова - Вадим Старк

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 165
Перейти на страницу:

Нанятый в Москве дворецкий Александр Григорьев должен был доставить в Царское Село обоз с вещами Пушкиных. Надзор за исполнением данного поручения принял на себя Нащокин, которому Пушкин сообщает 1 июня 1831 года: «Вот уже неделя, как я в Ц. С. Теперь, кажется, всё уладил и стану жить потихоньку без тещи, без экипажа, следственно, без больших расходов и без сплетен». Только 11 июня Пушкин извещает Нащокина: «…получил весь мой московский обоз. Мы здесь живем тихо и весело, будто в глуши деревенской», — а 3 сентября рассказывает об увольнении нечистого на руку дворецкого: «Дома у меня произошла перемена министерства. Бюджет Алекс. Григорьева оказался ошибочен: я потребовал щетов; заседание было… бурное… вследствии сего Алекс. Григ. сдал министерство Василию (за коим блохи другова роду)… Алекс. Гр. при отставке получил от меня в виде аттестата плюху…»

Иллюзия идиллической деревенской жизни вблизи столицы была нарушена вспыхнувшей холерой. И без того не дешевая жизнь в Царском Селе еще вздорожала после неожиданного переезда туда гонимой холерой императорской семьи, которая заперлась в своей резиденции. Ей вослед устремились двор и общество. Двор въехал в Царское Село 10 июля, что на иной лад перестроило всю жизнь маленького городка: «Царское Село закипело и превратилось в столицу». Поэт, искавший творческого и семейного уединения, вместо этого оказался в самой гуще придворной жизни. В большом Петербурге семейство Пушкиных еще могло оставаться в стороне от двора; в летней же резиденции, да еще запертой карантинами, оказаться в стороне от него не было никакой возможности.

День Пушкина по уже давно сложившемуся распорядку начинался рано с утренней прогулки и купания, затем он работал до середины дня, после чего следовала послеобеденная прогулка с Натальей Николаевной. Посмотреть на них стекались любопытные. А. О. Россет вспоминала, «что летом 1831 г. в Царском Селе многие ходили нарочно смотреть на Пушкина, как он гулял под руку с женой, обыкновенно около озера. Она бывала в белом платье, в круглой шляпе, и на плечах свитая по-тогдашнему красивая шаль». Вероятно, это та самая шаль, о которой сохранилось воспоминание барона Ф. А. Бюлера, в будущем директора Московского архива Министерства иностранных дел, а тогда десятилетнего мальчика: «Пушкина видел я в 1831 г. вместе с его молодою красавицей женою в саду Александровского дворца, в Царском Селе. Он тогда провел там все лето по случаю свирепствовавшей в Петербурге холеры. Однажды он вез оттуда жене своей в подарок дорогую турецкую шаль; ее в карантине окурили и всю искололи». Россет любила обедать у Пушкиных: там кормили пищей самой простой и полезной: щами или зеленым супом, большими рублеными котлетами со шпинатом; на десерт подавали варенье из белого крыжовника.

Самые близкие и дорогие Пушкину люди разделяли его радость, переносили свои чувства к нему на Наталью Николаевну. Особенно приятно поэту было эпистолярное общение с П. А. Осиповой. Только к пушкинским письмам к ней делает приписки Наталья Николаевна. Например, к письму от 29 июля она добавила: «Разрешите мне поблагодарить вас за все те приятные вещи, которые вы мне говорите в письме к моему мужу; заранее поручаю себя вашей дружбе и дружбе ваших дочерей, примите выражение моего почтения».

Прасковья Александровна, в свою очередь, адресовала ей отдельную приписку к письму Пушкину от 21 августа: «Поистине, сударыня, те три строчки, которые вы прибавили для меня в письме, только что полученном мною от вашего мужа, доставили мне больше удовольствия, чем в другое время доставили бы три страницы, и я благодарю вас от всего сердца. Радуюсь надежде когда-нибудь увидеть вас, ибо я готова восхищаться вами и любить вас. Благодаря вам счастливы люди, которых я люблю, и тем самым вы уже имеете право на мою благодарность. Прошу вас верить очень дружеским чувствам покорной слуги вашей

Прасковьи Осиповой».

Перед самым днем рождения Натальи Николаевны Пушкин вчерне закончил «Сказку о царе Салтане» на основе записанной в Михайловском со слов Арины Родионовны сказки «Некоторый царь задумал жениться». Из всех его сказок эта самая радостная, оптимистическая, в ней даже зло не наказывается, а прощается. В бумагах поэта она обозначена первой в списке его сказок под названием «Сказка о женихе». В ней явно отразились его собственные тревоги и беспокойства, связанные со сватовством, препятствия, чинимые матерью невесты, и радостные ощущения от начала семейной жизни. «Три девицы» и «сватья баба Бабариха» отзываются ситуацией трех сестер Гончаровых, из которых две засиделись в невестах, и их сварливой матери. Хотя Бабариха ни разу не названа их матерью, но в конце, когда Гвидон, обращенный в шмеля, не стал ее жалить, прямо сказано:

А царевич хоть и злится,
Но жалеет он очей
Старой бабушки своей…

Во всех (в том числе и няниной) вариациях народной сказки, лежащих в основе пушкинской, отсутствует образ Царевны Лебеди, он привнесен автором под впечатлением тех чувств, которые рождала в нем Наталья Николаевна, и пропитан ощущением Царского Села с его царственными лебедями на глади Большого озера. Реальные события царскосельской жизни — рождение великого князя Николая Николаевича и его крестины в придворной церкви Екатерининского дворца — также, вероятно, служили импульсами к созданию сказки. Еще 16 июля Пушкин сообщал Плетневу: «У нас в Ц. С. всё суетится, ликует, ждут разрешения царицы». Надежда Осиповна писала дочери 20 августа, что все царскосельские дамы, в том числе Натали, «готовятся к крестинам, которые состоятся послезавтра, в субботу». Соседство двора и радужные надежды на царя, с которым Пушкин встречался запросто и который благоволил к нему, — эта атмосфера нашла отражение в сюжете сказки и определила ее мажорный финал.

Сказка явилась своеобразным подарком Пушкина ко дню рождения и именинам жены, которые они впервые отпраздновали вместе. Эти дни для Пушкина всегда были священны как годовщина Бородинского сражения, весть о котором он встретил там же, в Царском Селе, в стенах Лицея; теперь же они стали дороги вдвойне.

Подходил к концу самый светлый, даже несмотря на эпидемию холеры, период жизни четы Пушкиных. Когда порой становилось грустно, поэт утешал себя и своих друзей, отделенных от него карантинами. «Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу, — писал он Плетневу. — Дельвиг умер, Молчанов умер; погоди, умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь всё еще богаче; мы встретим еще новых знакомцев, молодые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные ребята; мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать, а нам то и любо».

Многое для них переменилось и определилось за пять месяцев царскосельской жизни, только в отношениях с родными все осталось по-прежнему. Пушкин пишет Нащокину: «Теща моя не унимается; ее не переменяет ничто… бранит меня да и только… Дедушка ни гугу. До сих пор ничего не сделано для Натальи Николаевны…»

Д. Н. Гончаров навестил сестру и шурина 21 сентября, о чем написал деду: «…четвертого дни воспользовался снятием карантина в Царском Селе, чтобы повидаться с Ташей. Я видел также Александра Сергеевича; между ними царствует большая дружба и согласие; Таша обожает своего мужа, который также ее любит; дай бог, чтоб их блаженство и впредь не нарушилось, — они думают переехать в Петербург в октябре; а между тем ищут квартеры».

1 ... 42 43 44 45 46 47 48 49 50 ... 165
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?