– Тормозим! – крикнул папа и затормозил. Запирая велозамок, он слегка закашлялся, и я решила, что сделаю вид, что жутко устала, и буду едва тащиться на последнем крутом подъеме перед Альмекэррсвеген.

В краеведческом парке стояло несколько старинных деревянных домов с открытыми дверями. Однако заходить внутрь мы не стали. Вместо этого нашли столик, покрытый цветастой скатертью, на котором стояли разноцветные чашки. Мы сели на скамейку и заказали кофе и сок, которые нам принесли в милых маленьких чашечках.

Не только дома тут выглядели старыми – все находившиеся люди были похожи на пенсионеров. За исключением одного парня в приспущенных шортах с ярким узором и с наушниками, висящими на шее, который вышел из дома, неся поднос с термосами и чашками. Следом за ним ковыляла пухленькая старушка в платье с большими цветами.

– Антон! – кричала она. – Не урони кофе!

Анте пожал плечами, так что чашки зазвенели.

Тут он заметил меня и дернул головой, откинув челку с глаз, не выпуская при этом подноса (думаю, он долго тренировался!).

– Привет, – буркнул он и поставил поднос с кофе на столик.

– Привет, – ответила я. Мне тоже захотелось выглядеть крутой, так что я даже почти не посмотрела в его сторону.

– Я тут помогаю прабабушке, – сказал Анте и кивнул в сторону старушки, которая тем временем уселась в одно из садовых кресел.

– Понятно, – сказала я.

– А ты? Что ты тут делаешь? – спросил он.

– Я с папой, – проговорила я и указала на папу, который, правда, всё еще сидел рядом со мной на скамейке, но уже так увлекся беседой с тремя пенсионерами, что едва заметил появление Анте. Я слышала, как он сказал нечто похожее на «посевы огурцов» и все дедульки засмеялись.

Анте потрогал свои наушники.

– Хочешь посмотреть на одну штуку? – спросил он.

– Давай, – ответила я.

Анте повел меня за собой в один из домиков. Я смогла войти с прямой спиной, а вот ему пришлось согнуться – дверной проем был очень низким.

Мы оказались в какой-то боковой комнате с потертым дощатым полом и обоями в мелкий цветочек. Там стоял письменный стол – такой же старый, как тот, что у меня дома, – из темного дерева, с почерневшими от времени металлическими деталями. Посередине стола стоял небольшой аппарат из блестящего металла. На нем кто-то выгравировал ряды цифр. Кое-где торчали кнопки и регуляторы, а с одного боку виднелась серебристая ручка.

Анте постучал по кнопкам и покрутил ручку, прежде чем дал мне попробовать.

– В общем, ты любишь математику и всё такое… – проговорил он. Потом еще пару раз откинул челку со лба.

– Да, – ответила я. – Симпатичная штука.

Если бы с нами был Орест, он наверняка описал бы эту штуковину во всех подробностях в своем блокноте, указав все важные детали. Но если я попытаюсь объяснить, как она выглядела, то получится примерно так.

АРИФМОМЕТР ОДНЕРА[12]

Он очень тяжелый.

У него есть маленькие кнопочки, которые можно переставлять, и вращающаяся ручка сбоку.

При помощи ручки можно складывать числа, которые выставлены на маленьких кнопочках в самом верху.

Результаты видны на маленьких колесиках в самом низу.

Если повернуть ручку в обратном направлении, вместо плюса получится минус.

Грохочет он ужасно, но крутить ручку забавно. На нем есть еще масса других кнопок, но я не знаю, зачем они.

С помощью таких штук считали, когда еще не было кассовых аппаратов.

Рядом с арифмометром стояло фото в рамке. На нем несколько человек расположились перед домом. Все девочки и женщины в длинных платьях, а у мужчин и мальчиков на головах фуражки с козырьком.

– Вот это и есть моя прабабушка, – сказал Анте, указывая на маленькую девочку в широком белом платье, стоящую впереди всех.

Я вспомнила, что во втором классе, когда у нас была тема «Знай и люби свой край», к нам в школу приходила бабушка Анте и показывала старинные фотографии Лерума.

– Прабабушка переехала из своего старого дома совсем недавно. Стала забывать выключить плиту и всё такое, не могла больше жить одна. А самые старинные вещи попали сюда. Хотя это всё старый хлам.

Он улыбнулся и покрутил ручку аппарата.

– Так арифмометр ее? – спросила я.

– Что? Да нет! У нее был дядя, который что-то там рассчитывал. Прабабушка говорит, что он не дружил с головой. Целыми днями бродил по лесу, а по вечерам записывал миллион каких-то цифр. Однажды он просто не вернулся из леса. Все думали, что он еще придет, и сохранили его вещи. Но он так больше и не появился.

– Как его звали? – спросила я, чувствуя, как сердце заколотилось в груди.

– Не знаю, – пожал плечами Анте.

– А как имя твоей прабабушки?

– Герда, – ответил он. – Герда Бенгтссон.

– Не Острём? – спросила я вслух. Фамилия Акселя была Острём.

– Что? – переспросил Анте, с удивлением глядя на меня. – Нет, не Острём.

– А еще есть какие-то вещи? В смысле – принадлежавшие тому странному дяде?

– Да, почти всё, что в этой комнате, – оттуда. Мы привезли их сюда зимой, когда помогали прабабушке переезжать. Да еще и кучу всего выбросили – всякие бумаги с цифрами…

Последние слова Анте я едва расслышала, потому что теперь я увидела кое-что. Вот оно!

На стене рядом с дверью, почти скрытая за ней, висела вешалка.

С вешалки свисало темное пальто.

А поверх него – еще что-то темное.

Мохнатое, меховое.

Меховая шапка.

Надеюсь, Анте не обратил внимания на то, как дрожат мои руки, когда я отгибала толстую шерстяную ткань пальто. От него пахло затхлостью. На полоске, вшитой внутри чуть ниже воротника, я увидела надпись: «А. Острём».

* * *

– Встречалась ли я с ним? – переспросила прабабушка Герда, всё еще сидевшая в кресле в саду. Она взглянула на меня как на сумасшедшую. На коленях у нее сидела толстая маленькая собачка – думаю, мопс. Собачка посматривала вокруг с таким видом, словно прабабушка принадлежит ей, а не наоборот. К счастью, ни папы, ни пенсионеров, с которыми он разговорился, не было видно. Наверное, пошли в сарай, чтобы посмотреть на старые косы или что-нибудь в таком же духе. – Ясное дело, я с ним не встречалась! Не такая уж я старая!

Она похихикала себе под нос и покачала головой, словно мой вопрос показался ей ужасно забавным.