– Патра? – проговорила я, и где-то глубоко внутри шевельнулся комок страха.

Потом меня спрашивали, как себя чувствовал Пол в тот момент.

А я помню, как подумала, что Патра подавилась и сейчас задохнется. И еще я подумала: а может ли такая безобидная и мягкая штука, как свежий блин, передавить трахею? Возможна ли такая случайность?

– Ух, – выдохнула Патра. Поднялась из-за стола и пошла к кушетке. Она подтянула свои костистые коленки под футболку и положила голову на подушку. – С меня хватит! – прошептала она.

Который час? Было или очень рано, или очень поздно, и, взглянув на рассыпанные по всему столу крошки и на горку оставшихся блинов, я вдруг поняла, как устала – я была как выжатый лимон. Я скомкала салфетку в шарик, допила молоко из стакана, потом обошла комнату, выключая все лампы, которые зажег Лео. Я нашла одеяло, которое Патра несколько минут назад аккуратно сложила, и, взмахнув им, накрыла ее, скрючившуюся на кушетке, а сама присела на краешек у нее в ногах.

Музыка все еще звучала.

Я ничего не сказала Патре. Мы молча смотрели в окно. Хижина моих родителей на том берегу теперь погрузилась во тьму. Но ночное небо все еще было подернуто заревом. Наверное, сейчас вышла полная луна, подумала я, а может, наконец наступает настоящий рассвет. На берегу отцовское каноэ поблескивало, как выброшенная на камни рыбина.

– Так вы видели, как я подплыла? – спросила я. Мне захотелось снова услышать ее рассказ.

– Да, Линда.

– Вы когда-нибудь плавали в каноэ?

– Угу. Один раз. Но я не такая, как ты. Я городской житель, понимаешь?

– Знаю.

Она поглядела на меня из-под одеяла.

– В летнем лагере. Меня запихнули в каноэ, и у меня была только одна мысль: сейчас я выпаду из лодки в воду. И чем больше я об этом думала, тем больше боялась, что в конце концов я переверну лодку, потому что я очень живо себе это представила. Так и случилось: плюх!

– Все бы так думали.

Она медленно выдохнула.

– Мне нужно научиться лучше контролировать свои мысли.

– Все рано или поздно переворачивают лодку.

– Неужели? Лео о таком не стал бы думать.

– О чем?

– О худшем. О том, что может произойти самое худшее.

Я ничего не сказала.

– Он хороший отец.

– Вы так считаете?

– И Пол. Мой Пол очень хороший.

– Это правда.

Похоже, ее обрадовали мои слова. Она приподняла одеяло, приглашая меня залезть под него. Я легла рядом с ней, и она набросила на меня одеяло.

– Хочешь, я расскажу, как Пол родился? – спросила она, обернув одеялом мои ноги.

Об этом я никогда раньше не думала. Я всегда думала о Поле как о сформировавшемся ребенке, как о четырехлетнем пришельце с другой планеты. Я никогда не представляла себе его младенцем, существом, которому когда-то было несколько часов от роду, красным влажным комочком плоти, выходящем из чрева Патры.

– Я кое-что тебе расскажу, Линда. – Мне ужасно захотелось услышать ее рассказ. – После того как я забеременела Полом, я долгое время плохо себя чувствовала. Меня преследовало убеждение, что я обречена, что если со мной может произойти что-то плохое, то оно произойдет обязательно. И мне было очень плохо. А Лео все повторял: ты боишься, вот и все. Ты боишься! Да, я боялась! Все беспокоилась, что я совершила большую ошибку.

– Вы только окончили колледж?

– Мои однокашники записывались в Корпус мира, поступали в аспирантуру.

– Ничего удивительного, что вы так нервничали.

– Дело не в том, что я боялась. Просто я реально чувствовала себя плохо во время беременности. Вот такие у меня были осложнения. Лео продолжал убеждать меня меньше нервничать, читал мне свои книги, но все было одно к одному. Плод был недоразвит, начались преждевременные схватки. В общем, сплошные неприятности. Беда на беде бедой погоняет. А потом, во время родов, я буквально почувствовала, как мое сердце остановилось. Я собственными ушами слышала, как оно стучит: тум-тум, тум-тум, тум-тум. – Тут она похлопала меня по ноге. – А потом – полная тишина. И вот тут-то меня посетила слабенькая мысль, что я не имею права бояться, что Бог просто этого не допустит. Бог просто не позволит моему сердцу остановиться, понимаешь?

У меня перехватило дыхание от такой мысли.

– Не позволит…

– Потом Лео уверял меня, что мои мысли о Боге – это и был Пол. Потому что такая мысль ко мне пришла как раз в тот момент, когда он появился на свет.

За окном чернели деревья, прямые и негнущиеся. Патра затихла, держа руку на моей ноге. Она молчала долго, и я решила, что она уснула, но потом я почувствовала, как она шевельнулась и приблизилась ко мне, так что наши головы почти соприкоснулись на подушке.

Она зашептала:

– Я очень долго сопротивлялась образу мышления Лео. Я все повторяла ему: у меня просто не такой ум, как у тебя, чтобы безоговорочно верить во что-то. Но Пол родился, и все было замечательно. Пол был идеальным ребенком, с ним всегда было легко. Я была счастлива и перестала спорить с Лео. Относиться к жизни так же, как он, мыслить так же, как он, казалось легко. А что сказать о счастье? Нечего, понимаешь? Никто тебе не верит, когда ты об этом говоришь. – Она заплакала. И спросила сквозь слезы: – Я же счастлива, правда? Мы кажемся тебе счастливой семьей?

– Конечно, – заверила я ее. – Вы счастливые.

Я, наверное, задремала, потому что в следующий момент обнаружила свои ноги частично под одеялом, частично под ногами Патры. Я не могла шевельнуться под ее мягкой теплой тяжестью. Я видела ее голову, высовывающуюся из-под одеяла, и вдруг все мое тело наполнилось радостью – такой же, которая наполняла его, когда я лежала в обнимку с Тамекой в спальном мешке на нашей общей кровати. Меня захлестнуло старое ощущение, что спальный мешок – это как бы наше второе тело, которое мы надевали на себя каждую ночь, лучшее тело, куда более существенное, осязаемое, чем наши отдельные тела. Я прижалась к Патре, утопив бедро в промежутке между разъехавшимися подушками кушетки, и закрыла глаза. Должно быть, где-то в глубине моего сознания мелькнула тревога, потому что, помню, я еще подумала: тревожиться о чем-то сейчас – это все равно как бояться, что каноэ перевернется от того, что ты это себе вообразила. Такое просто невозможно, уверяла я себя. Так ведь не бывает!

Я проснулась от духоты и почувствовала, что вспотела. Компакт-диск уже перестал играть. И прохладный ветерок шевелил мои волосы. Я откинула свой угол одеяла, чтобы ветер обдул мою потную шею. Сколько было времени? Патра крепко спала рядом со мной на кушетке. Я поднялась, стараясь ее не разбудить, и, только сделав несколько шагов, поняла, что обдувавший меня ветерок дует снаружи. Я уловила запах древесины – свежий аромат сосновых иголок. Раздвижная дверь на палубу-веранду была раскрыта, и весь ковер был усыпан бледными листьями, принесенными ветром снаружи.