– Это еще что такое? – поинтересовалась она однажды, увидев на столе журнал «Пипл», раскрытый на статье о принцессе Диане. Меня какое-то время восхищала ее печаль, которую она, при всей своей красоте, не могла скрывать. Я читала про ее маленьких сыновей, про любовные интрижки ее мужа, про ее анорексию, про привычку красить губы двумя помадами сразу, про ее чулки и туфли. Я нашла одну статью, уже после ее развода, с составленным ею списком дел, где была такая строчка: «Думай позитивно, даже если тебе приснился дурной сон». Мне это нравоучение показалось достойным сочувствия, но еще и смелым, дерзким. Мама же с немалым изумлением переворачивала глянцевые страницы журнала, приговаривая: «И ты прочитала всю эту статью до конца? Не понимаю я тебя. И что тут можно вычитать?»

Однажды, перед переходом в седьмой класс, я вошла в туалет и встретила там Сару-фигуристку с другой девчонкой, которая втирала в волосы гель с блестками. Это была Лили Холберн, и вид у нее был несчастный. Ее гладкие черные волосы стояли сзади колом.

– А, Чудачка! – бросила мне Сара, но она смотрела на меня скорее с интересом, чем с отвращением, и внимательно оглядывала мое лицо в поисках лопнувшего волдыря. Но ничего не обнаружила, кроме разве что пятна под глазом, которое было чуть менее загорелым по сравнению с остальной щекой.

Лили сожмурила один глаз – по ее лбу поползла струйка геля.

– Приветик, – сказала я опасливо.

Я знала, что Сару в школе уважали. Говорили, что ей удалось сделать двойной аксель на одной ноге, с полным поворотом, – и я поверила. Ее тело было как упругая влажная ветка, и ее тугие мышцы напоминали сжатую пружину, мощную и немного опасную. Все сходились на том, что еще немного – и она овладеет тройными прыжками, и эти тройные магически преследовали ее как тень, где бы она ни появилась, висели над ней как нимб. Тройной сальхов, тройной тулуп, тройной флип, тройной лутц… А это все означало: чемпионат Великих озер, чемпионат Среднего Запада, национальный чемпионат, мировое первенство…

Лили, наоборот, была совсем не спортивной. И все же Сара с ней подружилась, вскоре после смерти матери, и убедила ее и двух других среднесимпатичных девчонок, причем обе были блондинками, записаться в группу синхронного катания. Не по доброте душевной: у Сары был свой интерес. Лили больше не называли Индеанкой, и никто не называл ее умственно отсталой, как бывало раньше.

– Команде «Лунеттс» требуются люди с формами, – улыбаясь, сообщила ей Сара.

Она имела в виду: с сиськами.

Вот почему Лили сейчас стояла перед зеркалом в туалете седьмого класса, а липкие пальцы Сары копошились у нее в волосах, размазывая блестки по прядям, и клякса геля растекалась по ее щеке. У «Луннетс» вечером была игра в Дулуте.

– Лил, нечего таращиться на Чудачку, – упрекнула ее Сара, когда я протиснулась мимо них в кабинку. – Ты же знаешь, отец подвергает ее пыткам просто забавы ради. Так обычно поступают в секте, в которой она выросла. Ей жгут лицо расплавленным воском. Ее заставляют писать на травку, и она не умеет пользоваться унитазом.

Карие глаза Лили встретились с моими в зеркале. На мгновение у меня возникло ощущение, что я вижу себя, и, увидев свое собственное осунувшееся лицо рядом с ее лицом, я даже вздрогнула.

– По-моему, с ее лицом все нормально, – заметила Лили. Она склонилась вперед, так что Сара невольно натянула ее пряди, словно вожжи.

– Я же видела, что они с ней сделали! А ты не видела? Не видела?

– Нет, – ответила Лили.

Я ни слова не проронила. На полу в кабинке лежал ворох одежды, брошенной при переодевании впопыхах. Джинсы, бюстгальтер с мягкими чашечками и скомканные белые трусики. Я отодвинула носком одежду, присела, но не смогла ничего из себя выдавить.

Раздалось шипение спрея для волос – шшу-шшу, и так еще несколько раз. Они прислушивались.

– Извини, – пробормотала Лили, когда я вышла, так и не опорожнив мочевой пузырь, чувствуя себя униженной. – Я об одежде.

– Не разговаривай с Чудачками. – И Сара направила спрей на лицо Лили. – Закрой глаза!

Лили послушалась, но, когда я мыла руки над раковиной, наши с Сарой глаза встретились. Таким взглядом на меня смотрят псы, зная, что для них припасена мясная кость в углу мастерской.

– Давай-ка споем, – обратилась Сара к Лили, которая тут же открыла глаза. – Давай споем «Оловянного солдатика».

Но Лили не подхватила, и Сара, чтобы подбодрить подругу, лягнула ее ниже колена:

– Тебе надо проникнуться этой песней!

– Если бы я верила в эту херню, – сообщила мне мама тем утром, когда крестила меня. Мне тогда было шесть, самое большее – семь. Косой сноп света из-за открытой двери освещал ее лицо. Холодная колодезная вода, которой она поливала меня из мерной кружки, щекотала спину.

– Какую херню? – спросила я, ежась.

– Вот такую. И больше не говори слово «херня», ладно? Ты теперь новый горшочек с рисом, малышка. Ты начинаешь жизнь заново, с чистого листа.

– Но я еще не хочу кушать, – заявила я ей.

Она рассмеялась и помогла мне вылезти из металлической ванночки.

– Тебе надо делать только одно, милая: просто быть ребенком. Если будешь такой, ты меня очень обрадуешь.

– А когда вернется Тамека? – спросила я.

– Она улетела из курятника со всей стаей.

Я вспомнила, как мы с ней вместе, как две гагары, ушли далеко от дома и топали по шоссе, думая о своем. Мы тогда тоже чуть не улетели из курятника, но за нами послали Взрослого мальчика.

– Эй, не смотри на меня так! – Мама схватила меня за плечи и развернула, а потом начала энергично растирать мне шею и спину махровым полотенцем. – Ты хотя бы ощущаешь себя чистой?

– Мне холодно! – пожаловалась я.

– А ты хоть на секунду почувствуй себя чистой. И как это хорошо! – И она заплакала, правда. Я не смотрела на нее, но слышала, как она шмыгает носом. – Мы начинаем жизнь заново, ты и я. Я стараюсь призвать Бога на нашу сторону, чтобы он изменил нашу жизнь. Чтобы ты опять могла стать счастливой девчушкой, поняла? Ты можешь хоть на секунду стать нормальным ребенком? Прошу тебя!

А я не знала, кем еще могу быть.

– Тебе же нетрудно хоть раз улыбнуться? – просительно произнесла она. Потом встала на четвереньки и оползла вокруг меня, чтобы видеть мое лицо. Она нашла мерную чашку, поставила себе на макушку как шляпку, подняв обе руки. «Фокус!» – прошептала она. Ее лицо было все в слезах, на губах застыла кривая улыбка, волосы замочились от пролившейся из чашки воды. Через мгновение ее странная шляпка покатилась на пол.

– Последний довод! – предупредила она.

И начала щекотать меня под мышками, а я, извиваясь, тщетно пыталась ускользнуть от ее пальцев.

– Ну вот, видишь, это совсем не трудно, – заметила она, отпуская меня. Я быстро-быстро задышала, пытаясь имитировать смех.