— Никто не поймал, — возразил он.

— Хочешь этим сказать, что тебе удалось ускользнуть за входную дверь. И что с того? Хозяин теперь заметил пропажу, а ты сжег мостик к одному из самых влиятельных людей Ригуса ради карманной мелочи. Прекрати мыслить как уличный бродяга. Если не научишься видеть дальше следующей миски с обедом, то в одно прекрасное утро проснешься с набитым брюхом и ножом в груди.

— Я и есть бродяга.

— Это еще одна тема, которую нам надо с тобой обсудить. У меня будет для тебя больше работы, и я не могу бегать за тобой всякий раз, когда мне понадобится что-нибудь передать. Отныне ты будешь ночевать в трактире.

— А если я не хочу?

— Ты не раб. Предпочитаешь канаву постели — это твой выбор. Только в таком случае потеряешь работу. Мне не нужен помощник, которого я должен разыскивать по полдня.

Последовала долгая пауза.

— Согласен, — наконец сказал он.

Теперь Аделина пару часов перестанет на меня злиться. Но Перворожденный ничуть не милосерднее Старца.

— Отлично, — продолжил я. — Сейчас беги в имение лорда Беконфилда. — Я быстро назвал ему адрес. — Скажешь привратнику, что я хочу прийти сегодня вечером и донести весь товар, который обещал.

Мальчишка исчез. Я вернулся к остаткам пива, мечтая о том, чтобы все мои трудности разрешились так же легко, как и домашние проблемы.

Я вспоминал о своих первых днях работы агентом, о тех временах, когда еще не связался с Особым отделом, когда вдвоем с Криспином мы ломали двери и распутывали следы. У нас двоих это хорошо получалось. Криспин был наблюдателен, очень наблюдателен, но я был лучше. Тогда я научился чему-то, узнал о природе преступления и о том, как ведут себя люди, чтобы оставаться вне подозрений. Решение головоломки — это не поиск ключей к разгадке и не удача с подозреваемым. Чтобы распутать дело, необходимо понять, что искать, мысленно сопоставить факты. И если сумел поставить правильные вопросы, то ответы найдутся сами.

Большинство преступлений — это зловредные плоды страсти, и совершаются они близкими самой жертвы. Пьяный муж приходит домой и бьет жену молотком; застарелая вражда двоих братьев внезапно переходит в открытое насилие. Такие преступления отвратительны и ничтожны, но легко расследуются. Но если это не такой случай, если явный подозреваемый отсутствует, тогда у тебя появляется первый вопрос.

Кому выгодно совершение данного преступления?

Однако в моем случае это не помогало. Первого ребенка убил извращенец, в мотивах которого не было ничего загадочного. Удовлетворение похоти, желание заглушить безумные голоса, гремящие эхом в его голове посреди безмолвия ночи. Что же касается случая со второй девочкой, то, если подозрения Мариеки на жертвенное убийство верны, мотивом могло послужить буквально все, что угодно.

Но тогда в этом, кажется, уже что-то есть, ведь так? Ритуальное убийство — чудовищное преступление, требующее самых жестоких ответных мер. И кто бы ни совершил его, должно быть, он находился в отчаянном положении, чтобы пойти на такой риск.

Я не знал, почему они сделали это, но, по крайней мере, образ зверя, на которого я вел охоту, начинал вырисовываться в моей голове. Если не удается установить мотив, тогда нужно переходить к возможности: кто способен совершить подобное преступление?

Здесь у меня было чуть больше пищи для размышлений. Мы имели дело не с кражей кошелька или заурядной поножовщиной. Преступления подобного рода может совершить любой мерзавец. Уродливая тварь появилась с помощью вмешательства сильной магии, мощных чар — ее призвание из пустоты было делом рук искусного мага. И что примечательно, круг людей, способных справиться с такой задачей, был ограничен. Операция «Вторжение» была секретной военной стратегией, и ее организаторы не стали бы обнародовать использованную в ней технику магии.

Все зависело от Криспина. Если бы он достал для меня список участников, я мог бы начать свое расследование. В противном случае я продолжал бы лезть на рожон в расчете на то, что своими действиями вспугну преступников и получу верную зацепку. Я уже начинал жалеть о том, что так старательно настраивал против себя своего бывшего напарника.

Я цеплялся за любую возможность, лишь бы не вспоминать об известии, что омрачало мне думы. Срок, установленный Старцем, и мысль о том, чтобы провести свои последние и, несомненно, долгие часы в компании мясника в красной мантии, тянущего из меня жилы, и Краули, смеющегося надо мной, вызывали сильное беспокойство. Однако я прожил немалую часть своей жизни с постоянным ощущением близкой смерти и знал, как противостоять ему. Но то, что показала мне Мариека, послужило отмычкой, открывшей потайные двери моего сознания, давно наглухо заколоченные и запертые на засовы. Новость возбуждала страх, от которого просыпаешься среди ночи с пересохшим горлом и в холодном поту.

Означало ли это, что обереги Синего Журавля теряют силу? Ухудшение здоровья старика ослабляло заклятия, наложенные им, чтобы защитить нас? Поразмыслив над этим, я отбросил мысль как несостоятельную. Даже если бы это было так, то каковы шансы, что мертвый ребенок окажется единственным зараженным? Я не слышал, чтобы болезнь сразила кого-то еще, хотя непременно узнал бы об этом — весь Низкий город жил в постоянном страхе перед лихорадкой. Поветрие распространялось, словно… словно проклятая чума. Едва среди населения обнаружились бы ее первые признаки, и в городе начались бы волнения. Нет, возобновление чумового поветрия среди населения города представлялось мне невероятным, но вот предположение о том, что смерть Каристионы связана с ее заражением, казалось вполне жизнеспособным. Это не было совпадением, но, хоть убей, я не мог пока разглядеть связь.

Я дал Адольфусу знак принести мне еще пинту пива и подумал было подняться к себе, чтобы немного соснуть, но Воробей должен был вот-вот возвратиться, а вскоре после его прихода мне самому надо было трогаться в путь. Адольфус подал мне кружку, и я принялся за напиток, обсасывая каждый известный мне факт, точно дитя леденец.

Через несколько минут я заметил, что Воробей уже прошмыгнул в трактир и теперь стоял возле меня. Клянусь Хранителем Клятвы, мальчик знал, как остаться незамеченным. Или же просто мое внимание было рассеяно сильнее, чем я предполагал. Я склонился к первому объяснению.

— Клянусь Хранителем Клятвы, ты тише ветра.

Мальчишка самодовольно ухмыльнулся, но ничего не ответил.

— Ну? Какие у тебя вести?

— Привратник сказал, что лорд Беконфилд нездоров, но желает, чтобы вы повидались с ним для разговора около десяти.

— Он сказал, что желает говорить со мной лично?

Воробей кивнул.

Я надеялся получить возможность побеседовать с Веселым Клинком, рассчитывая выведать что-нибудь ценное, но думал, что сначала придется по меньшей мере отделаться от его помощника. О чем лорд Беконфилд хотел говорить со мной? Было ли его желание вызвано только праздным любопытством, живым интересом пресыщенного жизнью человека к людям моего сорта, что ведут борьбу за выживание в городских дебрях, в которых мы все обитаем? Почему-то я сомневался, что эта обитель порока впервые видела торговца дурью.