– Чего ты там своей принцесске нашептываешь, а? – она уперла руки в боки, и сходство с базарной торговкой стало идеальным. – Небось, не девочка уже – с тобой-то… Чего ей стесняться?

– Оленька! Что ты такое говоришь?! – возмущенно, даже немного задыхаясь, воскликнула бывшая свекровь. – Постыдилась бы!

Ох, лучше бы она этого не говорила.

– А чего мне стыдиться?! – резко повернувшись к ней, Оля злобно оскалилась. – Я такая, какая есть. Какая и всегда была. Это ж только Витенька ваш вдруг решил, что «я изменюсь со временем»… – она помахала пальцами перед лицом, изображая кавычки. И продолжила, изменив голос на якобы мужской, – «Мне нужна девушка из интеллигентного круга общения – воспитанная, образованная…» А самому-то рот с детства с мылом не мыли…

Развернувшись, хищным, как у животного движением, она выхватила еще один бокал – уже у девушки-официантки, порядком ее напугав. Выпила так жадно, что попало не в то горло – подавилась и закашлялась.

– Я всегда знала, что Витёк даст мне в конце концов отставку… – прохрипела она, прочищая горло и будто не замечая, что в гостиной стоит уже гробовая тишина, что все собрались и слушают только ее. – А тот парнишка из клуба – это ведь только повод был… какой дурак из-за одной ошибки жену бросает? Но я все же надеялась на что-то… с вами вон цацкалась, развлекала, на шопинг возила, каргу старую… А этот… хрен… нашел себе богатенькую да чистенькую – по самым сливкам общества небось прошвырнулся… Вон какая ухоженная прынцесска. Папочка-то твой хоть знает, что ты с мужиком взрослым шляешься? А, детка?

Она пьяно икнула и вдруг резко, будто опомнившись, закрыла рот. Но было уже поздно.

– ПОШЛА ВОН! – прогремела, распрямив плечи, мать Знаменского – голосом, напомнившим мне его собственный рык – тогда, на лекции, когда выгонял Юльку с Владом из класса. – Вон из моего дома, шлюха подзаборная!!

После отъезда Ольги – ее, вконец упившуюся, повез домой один из водителей – в доме еще долго стояла взбудораженная суета.

Все обсуждали происшедшее, мыли несчастной кости.

Под шумок я взбежала на второй этаж дома, где не было никого, кроме пушистого серого кота, прохаживающегося по комнатам с важностью хозяина-миллионера. Проскользнула в одну из спален и с ногами забралась в огромное, мягкое кресло.

Я не плакала, хоть и понимала, что это облегчит душу. Слезы не шли. Застряли где-то на уровне груди, сжимая сердце давящим, ледяным обручем – не продохнуть, не охнуть. Я не знала, что было ужаснее – понимание того, что меня тупо использовали или то, что сказала напоследок эта жалкая пропойца. Знаменский, видите ли, ищет себе женщину из своего круга, интеллигентную и воспитанную. Если уж эта великолепная и опытная актриса, долгие годы играющая чужую роль, не смогла занять почетное положение «женщины Знаменского», куда уж мне… Она небось не из деревни глухой приехала в Москву – обычная провинциальная тетка…

Самое страшное, что Знаменский, похоже, искренне не понимал, что натворил. Сообщения так и брякали в моей сумочке. Ищет, небось. Приказывает, чтоб немедленно шла обратно, где бы я ни была. А я даже и послать его не могу – до сих пор не знаю номера…

Надо выбираться отсюда, решила я. Выбираться, причем тайно. И ни в коем случае не встречаться со Знаменским лицом к лицу – иначе не смогу, и он снова задурманит мне мозги. Увижу его и не найду в себе силы поставить на всем этом точку. Так и буду таскаться за ним, пока не даст мне пинка ради какой-нибудь очередной «прынцесски» - только в этот раз настоящей, не поддельной, в купленном на чужие деньги баснословно дорогом платье.

Мобильник брякнул еще одним сообщением, и это подсказало мне, что делать. «Убер». Я просто вызову сюда «Убер» – попрошу подъехать к воротам, тихонько выйду из какого-нибудь тайного хода, добегу до ворот... Денег у меня, правда, с собой нет, но они ведь с карты снимают, а она у меня в их приложение давно внесена...

Дверь внезапно распахнулась и в комнату кто-то заглянул. Я вжалась в кресло – оно стояло к двери спинкой, и меня не могло быть видно в темноте.

- Семёнова? – этот голос я узнала бы и во сне, даже и с теми обеспокоенными интонациями, какими он на данный момент был пропитан. – Черт, где ее носит, эту девчонку… Шило в заднице…

Я затаилась – глотая молчаливые слезы и успокаивая сердце. Вот только оно не желало успокаиваться, это сердце – колотилось в груди так бешено, что, казалось, еще пару ударов и его станет слышно... Ничего так не хотелось, как плюнуть на все, взвиться ракетой из этого долбанного кресла и повиснуть на не, моем мужчине – утонуть в его объятьях, таких родных и сильных, и никуда больше не отпускать. Да, пусть бы он снова наврал мне, и пусть бы я поверила…

Пересохшими губами я беззвучно умоляла его не уходить… включить свет в комнате, заметить меня, скрючившуюся в кресле – может даже посмеяться снова над моей «позой младенца»… а потом сказать что-нибудь типа «хватит дурить, Семёнова, пошли ужинать»…

Он постоял еще несколько секунд. Потом вышел из комнаты и плотно закрыл за собой дверь.

Слезы тут же перестали быть молчаливыми – хлынули из глаз, сотрясая меня так, что, наверное, кресло подскакивало.

Да, это было больно, это было трудно, но я выдержала. Порвала с любимым, потому что у меня есть чувство собственного достоинства, а достоинство важнее любви.

***

 С «Убером» никаких проблем не возникло. Вызывала, даже не зная точного адреса – по приложению, определяющему расположение телефона. Получив подтверждение, выбралась потихоньку с черного хода усадьбы. По хорошо почищенной от снега дорожке обошла сад и приблизилась к будке охранника, как раз в тот момент, когда к воротам с внешней стороны подъехала машина.  С небрежным видом прошла мимо погруженного в какую-то книгу – он лишь мельком поднял голову, глянул на меня замутненным от чтения взглядом и нажал кнопку, открывая калитку. Ясное дело – он ведь здесь, чтобы не впускать посторонних, а не охранять пленников.

Водителем «Убера» оказался развязный, грубоватый мужчина лет тридцати, который сразу же, как только я села, начал ко мне подкатывать – то ли из-за того, что, как и Оля, решил, что я дочь богатых родителей, то ли я просто ему понравилась.

Мне было все равно. Даже не так – мне это было на пользу, потому как отвлекало, заставляло неприязненно передергиваться, морщиться и краснеть. Одним словом, чувствовать себя живой, понимать, что у меня остались хоть какие-то эмоции – помимо щемящей, гулкой пустоты.

Разумеется, я не исключала возможности более активных приставаний, но в отличие от того ужаса, который испытала, когда меня подвезли на люксовой машине к безликому, богатому дому, тут я не особо боялась за свою жизнь. Каждая машина зарегистрирована, каждый вызов остается в системе безналичных платежей – какое тут может быть насилие?

И все же, на всякий, как говориться, пожарный случай, я вытащила из сумочки мобильник. Делая вид, что копаюсь в настройках, поставила хорошо знакомое приложение на запись. Подумав, убрала значок работающего диктофона с экрана - мало ли, заметит.