Но водитель так ничего и не сказал – просто в какой-то момент положил руку мне на колено. Я так же молча убрала. Он положил обратно.

– Без глаза останешься, мразь! – выплюнула я – да так злобно, что сама испугалась. А уж он-то как не ожидал услышать ничего подобного от изящной, хорошо одетой барышни! Думал сейчас буду бледнеть, краснеть и лепетать «ах, перестаньте, ах что ж вы делаете!»

– Красивая, молодая, а так ругаешься… - осторожно, с опаской пожурил меня водитель, только что нагло и вольно распускавший руки.

А я поняла вдруг, что не скоро еще смогу даже и посмотреть в чью-то сторону – и неважно насколько нахрапист будет мужчина или насколько галантен. Насколько умен, красив или наоборот.

Снова больно-пребольно сжалось сердце – как представила себе, что это конец, что теперь я одна… что «нас» больше нет – потому что если бы Знаменский и намеревался попросить прощения там, в доме его матери, то теперь – когда я наплевала на него и свалила, ничего не сказав, он точно не захочет иметь со мной ничего общего. Гордость не позволит ему за мной бегать, а если я сама за ним побегу – кончится тем же, чем и кончилось для его бывшей…

Тяжелой, мутной ряской реальность легла на грудь, и я стиснула зубы, чтобы не закричать…

– Приехали, ненормальная… - пробился сквозь эту ряску голос водителя. – Вылезай.

Не глядя на него, я выкарабкалась из машины. Спотыкаясь о ступеньки – от слез глаза почти ничего не видели – взбежала ко входу в общежитие.

Какой счастье, внезапно подумалось мне, что соседки сегодня нет дома – уехала на всю ночь тусоваться к кому-то на дачу. Не нужны мне сегодня ни ее утешения, ни ее сочувствие. Тем более, что я уже начинала понимать, что утешения будут неискренними – замешанными на скрытой радости, что не все коту масленица.

Пройдя турникет, я все так же, почти ничего не видя, проковыляла на своих высоченных каблуках к лифтам – лицо все в размазанной туши, сама в дорогущем коктейльном платье под расстегнутой курткой…

– Эй, с тобой все в порядке? – кто-то остановил меня, схватив за рукав, но я отмахнулась. Пусть думают, что хотят. Мне все равно.

В лифте, чтобы увидеть кнопки, пришлось вытереть глаза, еще больше размазав искусный макияж – уже наверняка черные пятна на пол-лица, как у лемура.

Плевать. Теперь на все плевать.

По вечернему времени, в лифте никто ко мне не присоединился – ведь сегодня не только вечер, но еще и пятница… Нормальной студентке в это время суток полагается скакать в клубе, а не размазывать по лицу тушь, желая себе какой-нибудь не очень болезненной, скорой смерти…

 На ходу доставая ключи, я пыталась заставить себя думать о чем угодно, только не о том, что вот так теперь я буду жить каждый день своей жизни. Зная, что никому я не нужна, что никто меня не ждет, и никто мне не позвонит. Как не звонит уже больше часа, окончательно разочаровавшись, или забив на меня. И это молчание мобильника было красноречивее любых гневных, оскорбительных сообщений, любых звонков и любых объяснений в стиле «это не я, это ты»…

- Сволочь… - всхлипнула я, вытирая один глаз, и сунула ключ в замочную скважину.

Ключ не провернулся – дверь оказалась не заперта.

На удивление, мне и на это было наплевать. Если в квартире грабители, и меня сейчас тюкнут чем-нибудь тяжелым по башке, я буду только рада.

Зашла, вгляделась в темноту нашей общей прихожей – похоже, соседок по блоку тоже нет дома. Вот и хорошо – никто не услышит, как я вою под одеялом…

Из-под нашей с Юлькой двери, однако, пробивался слабый, желтоватый свет.

Наверное, забыла выключить торшер, неотчетливо подумала я, толкая ногой дверь. Но это был не торшер. Это был ночник – мой собственный, маленький, прикроватный ночник.

А на самой кровати, закинув ноги на изножье, а руки за голову, лежал Знаменский и задумчиво курил в открытую форточку.

***

Остановившись так резко, будто налетела на стеклянную стену, я смотрела и не могла поверить своим глазам.

– Что ты здесь делаешь? – выдавила, наконец, из себя. На большее мой мозг был не способен.

Он перевел на меня свой непроницаемый взгляд.

– А сама не хочешь ответить на этот вопрос? Представь, что я уже его задал.

– Я имела на это право… Ты… ты использовал меня… как последнюю… – глаза снова налились слезами, хотя секунду назад казалось, что я их всех выплакала.

– Я тебя семье представил… – ровным голосом ответил он, никак не отреагировав на мои жалкие всхлипывания. – Какую «последнюю»?

– Ага, чтоб бывшая напилась с горя… очень благородно…

Без лишних слов он сел, вытащил из внутреннего кармана пальто какую-то сложенную вдвое бумагу и положил на тумбочку.

– Иди посмотри… А потом решишь, стоило это того, чтобы ты немного оскорбилась или же нет.

Хлюпнув в последний раз носом, я с опаской подошла, взяла бумаги.

- Что это?

- Если развернешь, сможешь даже прочитать, - съязвил он.

Я развернула. Перед мной был какой-то документ – длинный лист, испещренный убористым, печатным текстом, поделенным на параграфы. Я поднялась к самому началу и вслух прочитала заглавие.

– «Договор купли-продажи жилой и нежилой недвижимости»… Что это?

– Посмотри, кто покупатель и кто продавец… - терпеливо направил меня он. – Чуть пониже, третья-четвертая строка…

Я посмотрела. В покупателях значилась некая «ООО Долгие лета», а продавцах… я нахмурилась – Софья Владимировна Знаменская.

– Твоя мама продает дом? И что здесь такого?

Он ухмыльнулся.

– А то, что она еще не в курсе, что продает дом. Она подпишет этот договор месяца через два, когда ей окончательно промоют мозги и убедят, что нет ничего прекраснее, чем провести последние годы жизни в Эко-поселении для пенсионеров, которое принадлежит этой же компании. Причем продаст она свой дом за цену… ну, как бы тебе сказать помягче… наверное, твое платье стоило дороже. Фактически подарит – за что они обязуются обеспечить ей безбедную, интересную и гармонирующую с природой старость.

Я все еще ничего не понимала.

– Откуда ты знаешь, что твоя мама сделает через два месяца? И причем здесь твоя бывшая жена?

Знаменский встал, выкинул бычок в форточку, туда же выдул остаток дыма.

– Считай, что я пророк. А бывшая причем? Притом, что она получает откат от этой фирмы, которая официально записана на некоего Понамарева А.С., а неофициально принадлежит ее закадычной подружке, еще со времен их бурной юности в славном городе Ростове…

– О… – я скользнула взглядом вниз, перевернула страницу. Документ был подписан одной стороной – Понамарев А.С.

– Я нанял детектива, и он обнаружил эту писульку дома у Ольги, в ее письменном столе. Готовую к подписи второй стороной. В трех экземплярах.