– Конечно.

– Я загляну к вам снова на следующей неделе, перед работой.

Анна наклонилась и быстро поцеловала Алекс в лоб. Держа в одной руке кастрюлю и полотенца, женщина открыла дверь.

Алекс улеглась и уставилась в потолок, осоловевшая после теплого борща. Ей нравилась эта интеллигентная женщина. Смогла бы Анна когда-нибудь понять ее любовь к своей дочери? Алекс задремала, решив, что, пожалуй, нет. Она сама едва ли понимала это чувство.

* * *

Ее разбудил очередной стук в дверь. Кто на этот раз? Для завтрака слишком рано. Алекс еще с трудом вставала с постели и предпочитала делать это лишь в случае, когда ей требовалось в туалет.

– Кто там? Открыто.

Генри Шапиро просунул голову в приоткрытую дверь.

– У вас открыта дверь? Разве это безопасно?

– Лучше, чем вставать с раненым плечом. Привет, Генри. Что новенького у вас там внизу?

Мужчина вошел в комнату.

– Только посмотрите, что вы натворили! – воскликнул Шапиро и притворно воздел руки. – Отправились куда-то без нас, в одиночку, и вот тебе на – сразу заработали ранение. Что с вами случилось?

– Самое настоящее военное ранение, полученное в Сталинграде.

– Так вы теперь настоящий фронтовик, отличная работа.

– Я бы предпочла обойтись без этого знака отличия. А где пропадали вы? Я валяюсь тут уже пять дней.

Генри взял единственный в комнате стул и поставил его рядом с кроватью.

– Я и сам побывал на фронте, только в Ленинграде.

– А, родной город моего отца. Там все действительно так плохо, как я слышала?

– Что бы вы ни слышали, там еще хуже. Дворцы и знаменитые дома пострадали от бомбардировок. Но самое худшее – голодная смерть. В прошлую зиму погибли тысячи местных жителей. У них не было ни дров, ни света, ни еды. В этом году ситуация улучшилась: припасы доставляются в город по замерзшему Ладожскому озеру. Мы тоже попали в город по этой дороге. У меня вышел отличный репортаж – если цензоры его пропустят.

– Если там про голод и смерть, конечно, нет. Почему бы вам не отправить этот репортаж в обход цензуры через посольство?

– Это слишком опасно. Советский Отдел печати просматривает все газеты и журналы, для которых мы готовим материалы. Если они заметят подобную статью с моей подписью, меня немедленно вышлют отсюда.

– Ну и что! Порой, вспоминая свою роскошную жизнь в Нью-Йорке, я думаю, что, если меня вышлют из СССР, это будет не так уж плохо.

– Для меня это будет настоящая трагедия: у меня русская жена и двое детей.

– Что? У вас есть семья? Почему же тогда вы живете в «Метрополе»?

– Это гораздо удобнее, ведь мы живем в Подмосковье. Там безопаснее, чем в самом городе, но оттуда слишком далеко добираться сюда каждый день. Я навещаю семью по выходным.

– Я думала, советским гражданам запрещено вступать в тесные отношения с иностранцами.

– Не то чтобы явно запрещено, но риск того, что оба человека могут быть обвинены в шпионаже, становится больше. За публикацию статьи о блокадном Ленинграде меня могут выслать из страны, но мою жену могут и вовсе арестовать, а детей – забрать. Любить русскую женщину – не для малодушных.

Алекс потерла занывшее снова плечо.

– Я это запомню.

– Так вы побывали в Сталинграде. Я слышал про сталинградскую битву ужасные вещи.

– Так и есть. Я оказалась в гуще сражений лишь на один день, но мне хватило с лихвой. Вдобавок погиб мой близкий друг. Она вывозила меня на самолете и лишилась жизни из-за меня, и это убивает меня больше, чем раненое плечо.

Генри покачал головой.

– Это опасно – начинать переживать. Насчет бойцов, я имею в виду. Гибель этих людей может разорвать вам сердце, и вы уже не сможете делать свою работу.

Алекс мрачно кивнула.

– Когда я плыла сюда на судне из Исландии, то познакомилась с радистом, и он сказал мне почти то же самое: когда вокруг тебя слишком много смертей, твоя душа умирает и победа теряет значение. Война заканчивается, когда враг сдается, но ты уже не можешь плыть навстречу закату.

– Он был прав. Я уже давно перестал верить в счастливые закаты.

* * *

Благодаря регулярному питанию и своей хорошей конституции Алекс постепенно поправлялась, разрабатывая правую руку. Она проявила сталинградские снимки и отправила их цензорам в Отдел печати, радуясь, что снова занялась делом. К ее удивлению, почти все фотографии были одобрены. Пока снимки доберутся до Нью-Йорка, пройдет еще немало времени, поэтому Алекс поспешила в посольство, чтобы отправить их дипломатической почтой. Заместитель посла, как всегда, был радушен и, впечатленный боевым ранением журналистки, разрешил ей позвонить в редакцию «Сенчери» по посольскому телефону.

На звонок ответил Джордж Манковиц.

– Прости, что так долго молчала. Меня ранили, точнее, подстрелили, – сразу сказала Алекс.

– Что?! Где это случилось?

– В Сталинграде. Когда я летела над городом на самолете У-2… в общем, это долгая история. Но я отправила тебе несколько отличных снимков сегодня утром.

– Господи, Алекс! Я так и знал, что ты угодишь в какую-нибудь передрягу. Мы только что узнали от службы новостей, что русские взяли Сталинград. Ты хочешь вернуться домой? Ты проделала замечательную работу, но задержалась там гораздо дольше, чем можно было ожидать.

– Нет, пока не хочу, со мной все в порядке. Впрочем, можешь перевести мне еще денег. В гостинице выдают мало свежих овощей, а я не хочу заработать цингу.

– Без проблем, детка. Все, что пожелаешь. И что же за фотографии ты мне пришлешь?

– Пару снимков Сталинграда с воздуха, но они не очень. Фотографии медиков получились получше. То, что они делают, – просто поразительно, они вытаскивают раненых под обстрелом и голодают.

– Отлично! Обожаю материалы «про жизнь»: одни люди спасают других людей, едят из котелков, начищают кожаные сапоги и т. п.

– Это женщины, Джордж. Медсестры. И у них нет кожаных сапог, зимой они носят валенки, они из войлока.

– Так я про это и говорю! Читатели обожают такие детали. Там были беременные?

– Ага, а еще – котята.

– Ладно-ладно, не умничай. Ты же понимаешь, о чем я. Между прочим, твой дружок Терри в Нью-Йорке. Он звонил вчера, спрашивал, нет ли у меня вестей от тебя.

– Он собирается возвращаться в Москву? Отлично. Позвони ему и скажи, чтобы привез мне носки. Только не капроновые, а толстые шерстяные носки. И четыре блока сигарет. Я серьезно. Сама я не курю, зато русские – да, и ты удивишься, узнав, как много можно получить благодаря пачке «Лаки Страйк».

– Хорошо, детка. Я обо всем позабочусь. Ты продолжаешь присылать мне отличные снимки, а я – деньги и сигареты. И носки.