Я уселся на берегу, оглядывая речные дали. Есть хотелось – просто дико. Напился воды, чтобы в животе хоть что-то булькало, – сытости не прибавилось.

С первыми лучами солнца появился и кораблик. Жаль только – не в мою сторону, шел под парусами вниз по Волге, в сторону Казани. Не по пути. Буду ждать дальше.

Солнце уже поднялось, начало пригревать. А вот и судно, поднимается против течения к Нижнему. Выждав, когда оно подойдет поближе, я бросился в реку. Бр-р-р! Холодная водица.

Я выплыл на середину реки. Судно шло под парусом и веслами. Ветерок был слабый, парус еле надувался. Наконец-то оно доползло до меня. Не попасть бы под весло.

Я скользнул вдоль борта. Недалеко от кормы с борта свисал канат. Видно – недосмотрел кормчий, не весь причальный канат нерадивый матрос выбрал. А мне – во благо.

Уцепившись за канат, я взобрался на палубу. Судно небольшое – метров пятнадцать в длину, с обеих сторон по семь гребцов. Кормчий стоит у рулевого весла и задает темп гребле:

– И – раз, и – раз, и – раз…

Обнаженные спины гребцов блестят от пота, перекатываются под кожей мышцы. Трудная работа, сам пробовал.

На меня сразу обратили внимание.

– Ты кто такой?

– Возьмите до Нижнего, – прохрипел я, – заплачу.

Гребцы работали веслами еще часа два, потом кормчий направил судно к берегу. Матросы сошли на сушу, развели костер, на треногу поставили котел. Вскоре ноздри мои почуяли запах пищи. А уж когда команда, усевшись вокруг котла, принялась активно стучать ложками, я чуть слюнями не захлебнулся. В животе сосало и урчало от голода. Меня покормили, и я улегся на палубе.

Матросы начали собирать котел, треногу. На веслах отогнали судно от берега, подняли парус. Ветер был так себе, и все опять сели на весла. Замечательно – все заняты, не до разговоров и блуждания по палубе.

После полудня ветер усилился, дуя в попутном направлении. И кормчий прокричал:

– Суши весла!

Гребцы облегченно вздохнули и уложили весла вдоль бортов.

Я напрягся – команда стала разбредаться по палубе. Мне пришлось даже встать, чтобы занимать меньше места.

К вечеру вдали показался Нижний. Очень вовремя подул устойчивый и сильный ветер, и в сумерках судно ошвартовалось у причала. Я расплатился с кормчим.

Перепрыгнул низкий борт судна и очутился на пирсе. Прошлепав босыми ногами по доскам, сошел на берег. Галька больно колола ноги, попадались щепки, какой-то мусор. Раньше я этого не замечал, а может быть – как сытый не разумеет голодного, так и обутый – босого?

Улицы города почти опустели, и я шел посредине мостовой, чтобы случайно ни с кем не столкнуться. Больно уж вид у меня непотребный: мало того, что в маскировочном костюме, так и он изодран и в грязи.

Вот и мой дом. Я перемахнул забор, подошел к двери. Постоял, раздумывая, что мне делать. Лена уже дома, я слышу звуки ее пения. Если ввалюсь в таком виде, перепугаю до смерти. Совершенно идиотская ситуация. Стою у своего дома, в котором – любимая женщина, и не знаю, как войти.

Сойдя с крыльца, я подошел к забору соседей слева, затем – справа. Похоже – есть выход. У соседей сушилось на веревке белье. И рубашка там висела, и штаны. Не новые, потрепанные, вероятно – рабочие. Но выбирать не приходилось – не в магазине.

Перемахнув через забор, я сорвал с веревки еще влажноватую одежду. Уже лучше. Вернулся к себе во двор. Одежда, пусть и скромная да не по размеру, есть. Я переоделся. Хорошо было Али-Бабе:

«Сим-сим, открой дверь, Сим-сим, закрой дверь». Тьфу!

Я перевел дух и постучал в дверь.

– Кто там? – раздался голос супруги, и не успел я ответить, как дверь распахнулась, и ко мне на грудь кинулась жена. – Наконец-то! Обещал вернуться к утру, а уже два дня прошло, я уж извелась вся.

Елена отстранилась.

– Почему на тебе одежда чужая? – Вгляделась. – Да никак, это соседская? Знакомая рубашка, я ее давеча штопала, вот – погляди. А босой ты почему?

– Потом расскажу. Дай мне мою одежду. Эту надо соседям вернуть, пока не хватились.

Лена метнулась к сундуку, достала чистые рубашку и штаны. Я переоделся, надел короткие летние сапожки. Надо же вернуть на веревку украденную поневоле одежду.

Елена ойкнула.

– Что такое?

– Ты себя видел?

Я перепугался.

– Ты скажи, в чем дело, – ты меня пугаешь.

– Это ты меня пугаешь – все тело в синяках и ссадинах, пришел в чужой одежде. Где ты был, что случилось? Тебя били?

– Лена, дай мне вернуть одежду; приготовь хоть воды теплой – обмыться да покушать.

Я вышел во двор, перепрыгнул через забор и повесил на веревку одежду соседа. На мне она уже досохла. Вернувшись домой, разделся и встал ногами в корыто. Лена поливала меня из ковшика. Не баня, конечно, но хоть грязь смыть. После хождения босиком по мостовой ноги были черными от грязи. И вода в корыте стала коричневого цвета.

После омовения я сел за стол и принялся метать в рот все, что видел. Потом спохватился. Если сейчас набить пузо досыта, то после вынужденной голодовки можно получить заворот кишок. Надо остановиться. Умом я это понимал, но брюхо требовало – ешь!

Я встал из-за стола. Завтра наверстаю, а теперь – спать.

Я рухнул в постель и уснул. Сквозь сон я чувствовал, как тормошит меня жена, пытаясь узнать, что произошло.

– Отстань, дай поспать!

– Да вставай ты – утро, солнце взошло.

Я разлепил глаза. В самом деле, в комнате светло, в ярком лучике солнца было видно, как летают пылинки. Попробовал подняться с постели и со стоном рухнул обратно. Все тело, все мышцы болели – такое ощущение, что меня долго били палками. Ленка перепугалась:

– Да что с тобой? Ты можешь рассказать?

– Я упал с дерева; одежду всю изодрал, ремень с саблей за сук зацепился, а наверх залезть я уже был не в состоянии. Еле до дома добрался, – сказал я почти правду.

– Ох, бедненький. Давай я тебя полечу.

– Это чем же?

– Мази вот есть у меня, травками попою, в баню сходим.

– Хорошо, только сначала – поесть.

Лена ушла. Что-то я расклеился: до дома добрался, а в постели расслабился.

Через силу встал, натянул рубашку и легкие порты. Надо хотя бы умыться и в туалет сходить.

Потом я зашел на кухню. Мать моя! Когда же Ленка встала? На столе жареные караси со сметаной, курица вареная исходит паром и мясным духом, хлеб свежим своим видом нагоняет зверский аппетит. Сейчас разговеюсь.

Елена уселась рядом, налила в глиняную кружку вина из кувшина. Сотворив молитву и отпив пару глотков, я накинулся на еду. Жена ела скромно, отламывая по маленькому кусочку. Я же разломил курицу пополам и вцепился зубами в ароматное мясо, чуть не заурчав от удовольствия. Ничего вкуснее не ел! Я отрывал зубами крупные куски и, едва прожевав, глотал, запивая вином. У Ленки глаза на лоб полезли.