– Ты просто обжора!

– Ага, – едва разборчиво сказал я с набитым ртом. Пусть думает что хочет.

Когда от курицы остались только обглоданные косточки и я, поблагодарив Лену, решил слегка отдохнуть, жена положила мне на плечо руку:

– Теперь рассказывай.

– Я же тебе все сказал…

– Подробнее, я хочу все знать.

Пришлось наврать, что, переплыв Волгу, я углубился на земли татарские, влез на дерево и с помощью подзорной трубы стал обозревать окрестности. Пошел дождь, дерево стало скользким, и я упал. До дома шел два дня, не держа и крошки во рту.

– Вот и все, – закончил я свое повествование.

У жены по щекам текли слезы.

– Бедненький мой! Так намучился – я уж плохое подумала: сначала – что татары тебя в плен взяли, потом – что убили, затем решила, что ты себе полюбовницу нашел, а меня бросил.

Вот женщины – насочиняют с три короба, из ничего выводы делают.

Я, как мог, ее успокоил; к сожалению, на большее я пока что не был способен, почти калека.

Передохнув, я взялся за карасей. Был за мной грех – любил я жареную рыбку, даже больше, чем мясо. Тем более что мясо здесь готовить не умели: сварить, пожарить – и все. Невелик выбор. А из колбас – только кровяная. Эх, сейчас бы сервелату или люля-кебаб.

После сытного завтрака, а по времени – обеда мы пошли в баню. К этому времени она уже прогрелась.

Когда я разделся, Лена жалостливо меня оглядела.

– Увечный ты мой!

– Господи, как я не люблю эти бабские причитания…

Плеснув на каменку квасом, я улегся на полку, попотел. Лена осторожно потерла меня мочалкой. Местами было больно, я кряхтел, но терпел. Обмылся, снова плеснул на камни квасом. Баня заполнилась хлебным духом, от жара чуть не трещали волосы. А теперь – снова на полку.

Жена бережно прошлась над телом веником, а когда он напитался паром и размяк, легонько пошлепала им по моей спине. Хорошо!

Что может сравниться с русской баней? Сауна? Нет, а про душ я и не говорю. Это – средство гигиены, смыть грязь с тела – не более. Баня же еще и лечит.

И вышел я из нее пусть не здоровый, но уже и не разбитый, как корыто завистливой старухи из известной сказки. Теперь можно и поваляться в постели. Дел полно, но я решил позволить себе несколько дней отдыха, если не будет возражать Иван.

Кстати, когда я мельком упомянул про старуху и разбитое корыто, Лена заинтересовалась. И когда она в постели натирала меня мазями, пришлось пересказать всю сказку. Жена настолько заслушалась, что временами бросала занятие и внимала, приоткрыв рот.

– Откуда ты все это знаешь?

– Бабушка в детстве поведала.

Ну не мог же я ей рассказать о Пушкине или мультфильме по его сказке.

Пару дней я провел как падишах. Отъедался, отсыпался, меня мазали мазями и не обременяли работой. Я же за эти дни пересказал почти все сказки и сюжеты мультиков, что удалось вспомнить. Мне кажется, что для Лены услышанное было откровением. Она внимательно слушала, эмоционально сопереживала, иногда плакала, иногда смеялась. Раз даже обиделась за то, что у одной из сказок такой конец. Особенно ей понравилась сказка о спящей царевне. По вечерам иногда она убегала к соседке. Я подозревал, что теперь она уже пересказывает услышанные от меня сказки. Хоть устраивай дома клуб с затейником в моем лице.

Когда я стал чувствовать себя относительно неплохо, пошел на торг. Компас и подзорная труба нужны.

Да и сабля с мушкетоном нужны взамен брошенных. Я ходил от одной оружейной лавки к другой, и меня охватывало разочарование. Нижний – город не маленький, а оружия высокого качества на торгу нет.

Видя мое огорчение, приказчик одной лавки сказал:

– Подожди, мне кажется, я знаю, что тебе предложить. – Он ушел в заднюю комнату и вышел с холщовым свертком в руках. На прилавке развернул холст. В скромных ножнах лежала сабля и пистолет. Я взялся за рукоять, достал лезвие из ножен. Сабля сразу пришлась по руке. Легкая, с великолепным балансом. Когда я ее еще вытаскивал из ножен, раздался тонкий звенящий звук. Так может подавать голос только очень качественная сталь.

Я стал разглядывать лезвие. На долах проступал рисунок, но не дамаск. Уж его я не спутаю с другим. На лезвии, почти у рукоятки, виднелась надпись «Эспаньола». О, так это Испания. Неужели толедский клинок? Но сколько я ни искал, других надписей на сабле не было.

Изгиб лезвия был более выраженным, чем на моей, – явно арабские мотивы. Наборная рукоять из дерева отлично сидела в руке. Мне сабля понравилась сразу, и я решил – беру. Из того, что я видел, это было лучшее. Нет, хорошие клинки были, но больше – мечи, которые я недолюбливал из-за большого веса и невозможности колоть – только рубить. Неплох был и испанский пистолет.

Цена, однако, была велика. Приказчик пояснил, что саблю и пистолет ему продал с проходящего судна иноземец за два золотых талера, и дешевле, чем за два золотых, он их не отдаст. Пришлось раскошеливаться: сабля и пистолет того стоили. От них в бою зависит жизнь.

Ну и, конечно же, пришлось купить ткани для маскировочного костюма. Один раз он меня уже выручил.

После полудня я направился к посаднику. К сожалению, я его не знал, а воевода Хабар уже ушел с дружинниками в Москву, на соединение с большим войском.

Городской посадник меня не принял, вернее – меня к нему не пропустили. Я долго пытался убедить дьяка в важности сведений, но мне посоветовали подать прошение и ждать ответа. Дождетесь вы, писчие душонки, нападения татарского, тогда забегаете. Сто раз тьфу на вас! Опять придется делать вылазку самому, но, вспоминая свой последний рейд, мне становилось не по себе – просто чудом ушел от смерти. И главное – как теперь добраться до их земель?

Когда к концу следующего дня халат и вещмешок были готовы, я решил отправиться сразу. Бросил в мешок каравай хлеба, здоровый шматок сала и сушеное мясо. Попрыгал – не тяжелее, чем всегда, ведь сейчас на мне нет компаса, подзорной трубы и мушкетона. Я вздохнул – тоже ощутимая потеря. Однако сегодня я хотел посмотреть, как там татары, а не воевать с ними. Вниз по Волге плыть хорошо: грести почти не надо. Пристал к берегу, подтащил лодку к кустам.

Развязал мешок и сразу уполовинил продукты. Теперь и вещмешок стал легче, и сил прибавилось.

…Вот и знакомый луг. Вглядываясь в темноту, я стал искать место, где я лежал под татарскими стрелами. Вроде где-то здесь. Ага, нога ткнулась в мягкое. Поднял – куски моего разорванного маскировочного халата. Я опустился на четвереньки, стал шарить руками. Исколол пальцы о траву и осоку, и удача мне улыбнулась. Пальцы нащупали срез на дерне. Я запустил туда пятерню и вытащил свою саблю. На радостях я поцеловал клинок и подвесил на пояс.

Выглядел я со стороны, наверное, смешно – на спине вещмешок и на поясе две сабли сразу. Хм, а ведь кому-то будет и не смешно, могут принять и за обоерукого. Так называют опытных воинов. Вместо щита в левой руке – вторая сабля, и такие бойцы левой рукой фехтуют не хуже правой. В бою встретить такого – верная смерть. К счастью, мне такие не попадались, но боевые соратники рассказывали, что встречались – редко, не в каждой сече, но были такие. Обоерукие были из викингов, а у татар про это я не слышал.