Второй подвид женщин боится панически: то ли это отголоски матриархата, то ли, наоборот, боязнь его возвращения (а возможно, это вообще суровое материнское воспитание) – на это учёные ещё не хотят дать нам ответа. Несмотря на то, что страх – чувство довольно естественное, мужчины показывать его стесняются и, разумеется, старательно скрывают, придумав для него другое название. Называют они себя женоненавистниками, и именно этот подвид мужчин наиболее привлекателен для женщин, что, скорее всего, и явилось поводом рождения русской народной поговорки: «Все бабы – дуры» (не имея достаточной наглости спорить с русским народом, оставим это выражение целиком на его совести). В современном мире мужчин таких называют «мизогинистами», но ярлык этот временный, и концентрироваться на нём нет необходимости – суть понятия от смены названия никоим образом не поменяется.

В общении этот подвид чаще всего груб и чрезмерно прямолинеен, что не говорит напрямую о недостатках в воспитании (хотя именно так и выглядит). Грубость эта вызвана оцепенением от страха осознавания того, что на женщин можно не только смотреть и трогать (что доставляет некоторые удовольствия), а с ними ещё нужно разговаривать. А кому может понравиться тот факт, что предмет, который вы считаете созданным исключительно для удовлетворения своих потребностей, обладает мозгом и способен мыслить? Ну представьте для абстрагирования от высоких, но мутных понятий чувств, что поливаете вы сметанкой пельмени, а они из тарелки требуют не есть их немедленно, а вначале обсудить последний номер модного глянца или сводить в кино: понравится вам это? Если нет, то именно ко второму подвиду мужчин вы и относитесь.

Но не переживайте, одиноким вы не останетесь – герой нашей истории, Толян, был классическим, я бы даже сказал – эталонным представителем этого подвида. Из семьи потомственных военных моряков (три поколения), права выбора своей дальнейшей судьбы Толян не имел с момента своего зачатия в военном городке Видяево. Но судьба не тяготила его: в роли, предназначенной ему предками по мужской линии, он чувствовал себя как рыба в воде. Был органичен и всегда служил примером, но не книжным, а жизненным, так как дело своё знал крепко, а характер имел шебутной и азартный, за что был любим товарищами и начальством. Но в отличие от товарищей начальство ему любовь свою не демонстрировало, вечно на него орало, делало замечания за дерзость и регулярно наказывало за своеволие. Ну все понимали, что военный моряк без дерзости – это не моряк вовсе, но статус кво приходилось соблюдать: ритуал, знаете ли, такой. Именно из-за таких, как Толян, военно-морским курсантам и перестали выдавать палаши в своё время.

Особенное внимание уделял ему командир дивизии, и особенно после того случая, когда Толян нарисовал на крышке ракетной шахты мужской половой хуй и это увидели представители НАТО. Вот как ни придёт на корабль, так и вызывает к себе Толяна, и давай его и в хвост, и в гриву, и по копытам. И песочит, и чесночит, и в бараний рог крутит, но вот как-то видно, что с любовью, как-то чувствуется это даже. Особенно забавно было за этим наблюдать оттого, что оба они краснели одинаково сильно и по малейшему поводу. Оба были невысоки ростом, практически квадратные, с бычьими шеями и насупленными взглядами, но похожи не как отец и сын, а как модели классических «Жигулей» за номером шесть и семь, например, но разного цвета.

Кстати, благодаря бычьей шее Толяна я разжился именным кителем его папы, сшитым из какой-то необычайной шерсти и на заказ в тысяча девятьсот шестьдесят каком-то году: Толяновская шея уже в звании старшего лейтенанта перестала в него пролезать, а я в нём и капитаном третьего ранга спокойно расхаживал (к рассказу это не имеет отношения, но не могу не похвастаться).

– Дураки вы, – говорил, бывало, командир, когда мы принимались вслух за обедом рассуждать, справедливо комдив Толика обидел или нет (а за столом у нас позволены были любые разговоры, несмотря на присутствие командования). – Он же на него планы имеет, поэтому только! Видно же, что холит и лелеет его. К оттенкам надо присматриваться и к интонациям – в них суть!

– Какие планы, тащ командир? – спрашивал к этому моменту уже весь красный Толик.

– А я почём знаю? До меня он их не доводил, а вот до тебя, чувствую, скоро доведёт!

– А к чему готовиться-то хоть?

– А бесполезно всё равно. Расслабься и служи. Отставить. Вернее, служи, не расслабляясь (это командир поправился после возмущённого взгляда старпома на слово «расслабься»).

Ну поговорили и забыли, а планы, как оказалось, действительно были – только не время им ещё было проявляться.

Квартиры собственной Толик, естественно, не имел, так как декларировал себя как закоренелого холостяка и гнёзд вить ни с кем не собирался. А для чего тогда квартиру получать? В ней же надо убираться (хоть изредка), клеить обои (что не обязательно) и покупать различную посуду, что, конечно же, ограничит в свободе передвижений.

– Знаю я, – говорил Толик, – как это бывает! Сначала тарелку себе купил, кастрюлю, потом чайника захочется, пледа и телевизора, и так, неровен час, и женщина в доме заведётся!

Так и ходил он года три до описываемых событий по квартирам друзей и приятелей с чемоданом. И если у женатых, а тем более с детьми, оставаться надолго не получалось (в конечном итоге им надоедало тихонечко целоваться в ванной комнате собственной двухкомнатной квартиры, пока в одной комнате спал ребёнок, а в другой – Толян), то у холостяков вполне можно было жить месяцами. А забредя однажды в квартиру Саши, Толян понял, что нашёл свою пару надолго (не в смысле для чего непотребного, а в смысле для совместного проживания). А что: квартира у Саши была, пусть маленькая, в четырнадцать с половиной квадратов жилплощади, но своя, с Сашей они мало того что дружили, но и служили вместе, чуть не в одном боевом посту, и самое главное обстоятельство – Саша тоже был холост! Вот же везуха, да?

Да, но не для Саши: не сказать, что он был прямо уж бабником (ну да – был), но женщин любил больше, чем группу «Король и Шут», что для питерского интеллигента конца девяностых, согласитесь, о многом говорит!

Чортово воспитание позволяло только деликатно намекать Толяну, что, может, уже пора дальше куда переезжать жить, а то хоть парень он и хороший, но приводимым женщинам не всегда нравится, когда в самый разгар романтического вечера (когда свечи уже зажжены, но до коленок ещё никто не дотрагивается) в омут вздохов и взглядов врывается пьяное тело с бычьим выражением на лице и орёт из туалета: «Кто, блядь, опять бублик не поднял?!» И сразу гаснут свечи, и сразу коленки убегают по срочным делам, и Саша сразу – нет, не плачет, но опять с грустью смотрит на правую руку.

– Толян, – говорит Саша, – мы же договаривались: три часа. А прошло полтора.

– Да я же так, на секундочку, поссать только заскочил! И всё, и убегаю! Ну не на улице же мне?

– А нажрался ты где?

– На улице!

– Толян, давай я договорюсь, и тебе квартиру собственную выдадут, а?

– Ты чё, братан? Зачем нам с тобой отдельные квартиры? Ты же братан мой, как я без тебя, а? А ты без меня? Как?