несмотря на свою наружную веротерпимость, в душе своей не любил магомметан, или раздражен он был непокорностью этой вновь приобретенной провинции, только частые и значительные налоги на народ и многие постановления показывали ясно, что они произошли не из головы Реджит-Синга, а из души его, взволнованной гневом и пристрастием.

Случай, который я хочу рассказать, показывает ясно, до какой степени человек может переработать свою природу, если не вовсе изменить ее в некоторой степени, силою постоянного упражнения и привычки. В Лагоре ходила молва, что магараджа мог безвредно принимать все яды, подобно Митридату, и даже находить наслаждение в употреблении некоторых из них; люди недоверчивые говорили, что эти слухи распустил он сам, боясь отравы, столь обыкновенной в Азии; другие утверждали, что видели сами, как он употреблял яд. Вот случай, которому был свидетелем европеец, занимавший место доктора при лагорском дворе.

Реджит-Синг находился в Лагоре, – а он часть года проводил в Амритшире, второй столице государства, которая и больше и красивее Лагора, – он едва воротился из лагеря, и несмотря на то, что военные эволюции, которых он был свидетелем, поразили бы даже европейца своей правильностью, дисциплиной и стройным видом войска[29], к которому его приучили французские генералы, несмотря, говорю, на все это, он был скучен; видно было, что душа его с трудом выдерживала болезненное состояние тела; утомление еще усилило раздражение нервов. Опиум и спирт не производили обыкновенного действия: ни дремота, ни сладкое самозабвение не сходили на него; женщины и другого рода забавы, к которым он прибегал в часы скуки, опротивели ему. Напрасно приносили ему его драгоценности, – он более не любовался ими, а было чем полюбоваться, правду сказать; едва ли какой государь в мире обладает подобным собранием драгоценных камней. Кому неизвестна история ког-и-нора, «горы света», алмаза, которого похождения по чудесности своей, могут сравняться с любым рассказом из «тысячи и одной ночи». Магараджа равнодушно глядел на эту «гору света», и блеск ее, нежный, влажный, пленительный, не ослепляющий, но обвораживающий взоры, не производил своего обычного действия на этот раз. Действительно, алмаз был чудесно хорош! По блеску его нельзя сравнить ни с днем, ни с месяцем, ни даже с солнцем, потому что последнее ослепляет, а он радует взоры; вделанный в золотой браслет готической формы, величиной в половину куриного яйца, овальный, превосходной воды, он красовался между двумя алмазами меньшей величины, но также с воробьиное яйцо каждый. – Этим не ограничивалась сокровищница магараджи: тут был рубин, известный под именем «луч солнца», названный так, вероятно, по продолговатой своей форме; этот рубин весит 14 рупий; сапфир, едва ли не самый большой в свете; топаз и много других драгоценных камней. Какую длинную, какую трогательную историю можно бы написать об их похождении; сколько крови видели они, сколько страданий доставили иные из них своим владетелям. На рубине еще находятся имена прежних его владетелей: Аурен-Зеба, Ахмет-Шаха и несколько других. Известно, чего стоило приобретение его для Ахмет-Шаха!..

Магараджа оттолкнул драгоценности, бросился на коня и уехал во всю конскую прыть.

Он отправился в Шах-Джиган, превосходный сад, расположенный при Риви, орошаемый каналами и фонтанами; тут достиг он до Шах-Дара, памятника императора Джиган-Дара, – единственные великолепные остатки владычества монголов в Лагере, – и изнуренный сел в павильоне. В безмолвии глядел он на это величественное и изящное создание, образованное из белого мрамора, красного порфира и самой правильной мозаики. Он созерцал эти надписи, возвещавшие величие Бога и рядом, громкие прозвания императора, его громкие дела, дивившие некогда всю Азию. И только прах – его здесь, под этим пышным мавзолеем, думал Реджит-Синг! Рядом еще видны остатки побед Земан-Шаха, еще недавно угрожавшего самой Индии, и что же теперь Земан-Шах?[30] Ослепленный старец, который живет на жалованье у англичан в Лодиане и забавляется игрушками, как школьник. Как ничтожна жизнь! – Думал он. И этот человек, завоевывая царства, сокрушая и созидая, казалось, помышлял о веках жизни, и как кратка была его жизнь; какую ничтожную часть предположений своих выполнил он, – и не успел ни одним из них насладиться. Реджит-Синг хорошо понимал философию жизни и «ловил минуту», – но все-таки это минута. Самосознание своего ничтожества мучило магараджу, давило его, как кошмар. О, как ничтожна жизнь, повторим вместе с ним; и мы, как поденьщики вырабатываем день за днем в поте, со всем напряжением страстей, надеясь на день грядущий, и новый день настает и находит нас теми же тружениками жизни, мечтающими о счастье, о славе, и только мечтающими! – Блажен, кого судьба создала дубиной или лозой, которая для нее необходима, лозой, что гнется от удара, от бурь, и только гнется, и остается невредима от бурь житейских.

Созерцание праха великого царя наводило Реджит-Синга на мысли самые грустные: он вернулся домой еще тревожней прежнего и не знал, куда бежать от своей мысли, от самого себя; он послал за Мар., доктором. «Принеси того лекарства, что ты часто давал мне». – Это был эликсир селитренной кислоты, который, по нескольку капель, распущенных в воде, нередко принимал Магараджа для возобновления уничтоженной деятельности желудка.

Доктор принес ему флакон эликсира. Каков же был его ужас, когда магараджа, схватив флакон, залпом выпил весь эликсир. Напрасно доктор предлагал ему разные чистительные средства: Магараджа прогнал доктора.

На другой день все посетившие Реджит-Синга нашли его в обыкновенном состоянии здоровья и расположения духа.

Я расскажу другой случай из жизни Магараджи, вполне выказывающий его человеколюбие.

Однажды он находился за городом, вдвоем, с кем-то из своих любимых сердарей; охранная стража ехала вдали по сторонам, в таком положении, чтобы не быть примеченной им: Магараджа не любил, чтобы следили его. Сердарь был одет богато, Магараджа по обыкновению очень скудно. Вдруг показался из перелеска сеик и кинулся с обнаженным кинжалом на сердаря; – тот увернулся от удара, между тем подоспел на помощь Реджит-Синг и они вышибли сеика из седла. Вскоре подъехала и стража, и раненый сеик был взят. Он признался, что недовольный, подобно прочим сеикам, теми преобразованиями, которые производил Магараджа в государстве, особенно европейской дисциплиной, вводимой в войске, он решился убить его, и, узнав, что он тут часто проезжает, поджидал его еще с вечера. Из разговоров проезжавших перед ним путников, и по страже, которую сеик видел вдали, он догадался, что один из двух всадников был Магараджа, но, никогда не видя его, принял, судя по одежде, сердаря за властителя Лагора и напал на него.

«Ты не понял моих действий, – сказал Реджит-Синг, обращаясь к виновному, – ты не узнал меня, находясь лицом к лицу против