Несколько месяцев я тешила себя иллюзиями, но потом начала подозревать, что никогда не смогу достичь прежнего уровня. Я очень хотела работать, но боялась, что отдавать всю себя карьере уже не получится. Генри начинал плакать, стоило мне просто скрыться из виду. А я вдруг поняла, что не горю желанием расставаться с ним чуть ли не на всю неделю и регулярно пропускать вечернее купание и сказку на ночь. При этом у меня перед глазами были примеры мам, которые вернулись к работе на схожие должности и доказали, что это возможно. И я не испытываю к ним ничего, кроме уважения (ну и немножко зависти, конечно).

Но я поняла, что мне (и, подозреваю, не мне одной) придется чем-то пожертвовать. До рождения детей я привыкла засиживаться на работе допоздна и трудиться на выходных, чтобы впечатлить начальство своей производительностью. Мне было двадцать четыре года, я ездила на корпоративной машине, носила красивые блузки и туфли на каблуках. Необходимость в сжатые сроки заполучить выгодное финансовое предложение приятно щекотала нервы; когда я ближе к ночи возвращалась из офиса, то наливала бокал вина и проверяла рабочую почту. Я, наверное, была немножко мученицей и находила в этом извращенное удовольствие – «Я отвечу на письмо в десять вечера, пусть все видят, что я горю на работе». Но такой ритм жизни полностью меня устраивал, поскольку других занятий, кроме как разложить по полкам и так идеально сложенные вещи или выйти на пробежку с наушниками в ушах, у меня не было. Даже во время болезни я умудрялась работать из дома. Я действительно была на сто процентов предана своему делу.

Работающая мама в моем исполнении даже отдаленно не напоминает тот идеальный образ, который я рисовала в своем воображении. Стильные блузки как-то странно сидят на моей новой фигуре; нередко, добравшись до офиса, я обнаруживаю, что Джуд-таки успел срыгнуть мне на юбку. Я выхожу с работы в пять часов, потому что дома меня ждут не менее важные дела, и часто отменяю встречи в последний момент, если дети умудряются заболеть. Теперь я вообще ничему не могу посвятить себя на сто процентов.

Я плакала, когда уходила со старой работы и устраивалась в местный университет, где предлагали неполный день и не такой напряженный график. В то время мне казалось, будто я предаю свою карьеру, свою мечту. Но сейчас я понимаю, что была бы точно так же недовольна собой, если бы осталась. Я бы сделала все, что могла – как мама, которая работает с девяти до пяти с понедельника по четверг. А не все, на что способна. Я бы не вынесла соревнования с призраками собственных амбиций.

Я вышла на работу в университет, когда Генри было полгода. Но это была работа с частичной занятостью, всего на три дня в неделю. Просто благословение для мам. Мне говорили, что частичная занятость позволит получить лучшее от двух миров. Думаю, именно это я и хотела услышать: что я все-таки могу успевать и там и там, быть и тем и тем. С тех пор я успела сменить работу еще раз (например, сейчас я пишу тексты – посмотрим, как пойдет), но по-прежнему работаю неполную неделю. Мы с мальчиками привыкли к такому распорядку.

Значит, я все успеваю? Действительно получаю лучшее от двух миров? Я не знаю, как честно ответить на этот вопрос. Во многих отношениях работа с частичной занятостью – самый оптимальный вариант для нашей семьи. Большую часть недели я провожу дома, наслаждаясь материнством, и пару дней хожу на работу, чтобы хоть немного от него отдохнуть. Как я уже говорила, я восхищаюсь мамами на полную ставку, но сама на такое не способна.

Золотая середина – это, конечно, здорово, но иногда она кажется мне недостижимым идеалом. Существует немало профессий с гибким графиком или возможностью работать дома. Но многим родителям подобная роскошь недоступна. Им приходится выбирать – либо полная ставка и возвращение домой к десяти вечера, либо ничего. Даже не представляю, сколько мам отказались от повышения, потому что в глубине души знали, что они нужнее дома. Между работой и семьей они выбрали семью.

Порой тарелки материнства и карьеры начинают опасно балансировать на своих шестах, и я падаю духом. Вместо того, чтобы успевать и там и там, я не успеваю нигде. Я была бы рада взять больше работы, но не могу. Я хотела бы вовремя отвечать на письма и общаться по телефону с важными людьми, не прерываясь на подтирание поп, но не могу. Я бы с радостью ездила на пафосные мероприятия в Лондон – ведь меня приглашают! – но не могу. Точно так же я чувствую себя виноватой, когда три дня в неделю вверяю своих мальчиков заботам чужих людей; когда мы с Джеймсом приходим с работы слишком поздно и сил у нас хватает только на ужин из рыбных палочек; когда перед сном Генри просит меня пойти завтра в парк, а я отвечаю: «Завтра не получится, милый, мама работает». Тогда он спрашивает: «А послезавтра?» – чтобы услышать: «Послезавтра мама тоже работает, но потом мы обязательно сходим, обещаю».

Так что нет, я не могу сказать, что получаю лучшее от двух миров. Я не выкладываюсь по полной ни на работе, ни дома с детьми. Но не могу представить, как отказаться от одного в пользу другого. Я пытаюсь успевать везде, и, наверное, это большее, на что стоит рассчитывать. Возможно, резко снизившиеся требования к себе в отношении домашнего хозяйства и прочего – естественное следствие моего стремления удержать в воздухе сразу две тарелки. Супермама с блеском справилась бы с этой задачей. Но нам, простым смертным, приходится опускать планку.

Для меня семья на первом месте – и так будет всегда. Работа на втором, поскольку она помогает мне чувствовать себя собой и сохранять рассудок. Все остальное – та куча дел, что ежедневно крутится у меня в голове, – отступает на задний план. Да, чем-то приходится жертвовать, и, думаю, я научусь с этим мириться. Или найму помощницу по хозяйству. Правда, боюсь, я отдраю весь дом перед ее приходом, чтобы не сгореть со стыда за покрывшийся налетом душ.

В сутках слишком мало часов…

Возможно, именно поэтому я четыре дня ждала, когда мне пришлют пин-код от банковской карты, и готова была поклясться, что «они мне ничего не присылали!». На самом деле я получила пин-код за пару недель до этого и даже записала его куда-то, чтобы не потерять.

По той же самой причине воскресенье стало единственным днем недели, когда я пытаюсь приготовить что-нибудь из свежих, а не консервированных овощей. И Фред, родившийся в июле сын моей лучшей подруги, так и будет находить подарки на именины под рождественской елкой.

А я продолжу ворчать из-за игрушек, которые заполонили наш дом, – и по-прежнему буду запихивать их ногой под кровать, чтобы «подумать об этом завтра».

Мы – родители, и значит, с наших тарелок всегда свешивается через край. Наши мозги постоянно решают кучу задач: мы думаем о том, что нужно сделать, что нужно делать чаще, о том, что мы сделать забыли, о том, что бы мы хотели сделать, выдайся у нас свободная минутка… Подозреваю, что выход только один: определить, какие тарелки не должны остановиться ни в коем случае, какие тарелки делают нас счастливыми и составляют саму суть нашего существования. Что же до остальных… Придется глубоко вздохнуть и спокойно наблюдать, как они летят вниз.

Потому что все успеть невозможно.