Его шаги гулко прозвучали под полукруглым сводом. Следом шли еще трое. Высокая светловолосая девушка, всем без исключения присутствующим прекрасно знакомая, поскольку не раз во время королевских приемов Эртеля Эклинга стояла по правую руку от его трона — Нейя Раварта. Она выглядела изможденной, словно после долгой болезни. Рядом с ней шагала личность еще более странная на столь высоком собрании — звонарь из храма Митры, что на Ветреном Холме, брат Бомбах, снявший наконец кольчугу, но не озаботившийся вменить истрепанную и местами порванную рясу на что-либо более подобающее случаю. Самым загадочным казался третий из странной свиты — одноглазый верзила под стать самому Конану, чьи длинные седые волосы были небрежно схвачены на затылке плетеным ремешком, а лицо скрыто под маской из мягкой коричневой кожи. Стоило ему, шедшему последним, перешагнуть порог, как двери Круглого Зала захлопнулись за его спиной, и трое Черных Драконов с бесстрастными лицами и обнаженными мечами встали на караул.

Киммериец на сей раз был без кольчуги и оставил за дверью свою великолепную секиру, ставшую в последнее время почти неизменной его спутницей. Тяжелый венец аквилонских владык, представляющий собой настоящий шедевр и украшенный бесчисленным множеством самоцветов, остался, разумеется, в Тарантии, в королевской сокровищнице, однако в волосах Конана блестело яркое золото — походная корона, витой обруч с рубинами и алмазами чистейшей воды. Конан уверенно поднялся на возвышение и сел на трон, прежде занимаемый исключительно владыками Вольного Пограничья — при этом по залу, где даже легкий шепот звучал совершенно отчетливо, пронесся тихий шелест удивленных и недовольных голосов.

Утвердившись на троне и возложив руки на золоченые подлокотники, король Аквилонии обвел испытующим взглядом вольфгардскую знать, смиренно ожидавшую разрешения садиться — лишь высшие жрецы, согласно этикету, имели право сидеть в присутствии коронованных особ. Этот взгляд, пристальный и одновременно насмешливый, не спеша скользил по лицам вельмож, и мало кто выдерживал безмолвное состязание дольше трех ударов сердца. Один за другим надменные аристократы и тертые интриганы отводили глаза, начинали смотреть в пол или склонялись в неловком полупоклоне. Почти всякий под взглядом киммерийца ощущал мгновенное желание преклонить колени пред великолепным седовласым гигантом в сверкающем венце, желание тем более неуместное, что монарх Аквилонии в Пограничье, разумеется, никакой законной властью не обладал. Дольше прочих продержался лорд Варлен, министр двора. Однако в конце концов потупился и он.

Матушка Линнор, лицом и фигурой более похожая на добрую бабушку из большой крестьянской семьи, в ответ на королевский взгляд застенчиво улыбнулась и поклонилась монарху. Настоятель Темпер, Хранитель Огня, Верховный Жрец митрианского ордена, напротив, смотрел на киммерийца с явным вызовом и единственный из всех не отвел глаз. Конан нахмурился.

— Вы можете сесть, — сказал он наконец.

Спутники варвара повели себя по разному. Монах, явно чувствуя себя неуютно, примостился на краешке одного из стоявших на возвышении кресел. Нейя по привычке встала сперва рядом с троном, но, опомнившись, поспешно отошла и присела на покрытую ковром каменную ступеньку, иногда обводя собравшихся диковатым взглядом только что проснувшегося человека. Зато одноглазый выглядел совершенно непринужденно. Устроившись в кресле военного советника, он с блаженным вздохом откинулся на высокую спинку, вытянул ноги в видавших виды сапогах, будто уставший с дороги путник, и даже прижмурил глаз, блестевший сквозь круглое отверстие в маске — ни дать ни взять, собрался немного вздремнуть.

— Я, Конан Канах, волею богов и людей властитель королевства Аквилония и ныне единственный представитель высшей власти на земле Пограничья, — тяжело начал киммериец, когда перестали шуршать одежды, смолкли покашливания и перешептывания и под сводами Круглой Залы повисла полная тишина, — собрал вас, родовитых и знатных, наделенных богатством и правом принимать решения, дабы судить, кому занимать отныне место сие.

Могучая ладонь короля-варвара крепко пристукнула по подлокотнику трона, будто поставив точку в краткой вступительной речи. При необходимости Конан умел излагать свои мысли четко, гладко и ясно.

— До сего дня корона Пограничья принадлежала Карающей Длани, военная же мощь зиждилась на союзе с двергами. Однако дверги ушли, и неизвестно, вернутся ли вновь. Во что превратились принадлежащие к Карающей Длани, вы видели. Итак, я говорю вам, лучшие люди королевства Пограничного: у вас нет более короля и нет наследника, и не сыщется силы оборонить свой край от скогров. Засим я, Конан Канах, король Аквилонии, — присутствующие в зале затаили дыхание, — беру земли Пограничья под свою руку и под защиту легионов своих, и объявляю их протекторатом Трона Льва, со всеми вытекающими отсюда для жителей сих земель привилегиями и повинностями. Если найдутся среди вас несогласные с таковым решением, пусть поднимут свой голос против прямо сейчас. За время ожидания собравшиеся успели обсудить и такой поворот событий, оттого заявление Конана не стало неожиданностью. Едва киммериец закончил, как со своего места воздвигся настоятель Темпер, едко осведомившись:

— Как понимать: «нет короля»? А что же сталось с законным монархом, с Эртелем Эклингом?

— Я мог бы сказать, что он погиб или ушел со скограми, — медленно произнес Конан. — Но это не было бы правдой. Сейчас вы увидите вашего прежнего короля.

Двери зала распахнулись. В зал вошел сотник Галтран, за ним двое гвардейцев — они с трудом удерживали растяжки, с которых, придушенно рыча, силился сорваться матерый волк. Перекрывая звериное рычание и испуганные возгласы вельмож, прозвучал голос киммерийца:

— Вот он, Эртель из племени Карающей Длани. Обращение постигло и его, но нам удалось удержать его в замке… скорее по случайности, чем намеренно.

Короткое замешательство среди собравшихся, и Верховный Жрец запальчиво выкрикнул:

— Откуда нам знать, что это — король Эклинг? Может, эту тварь доставили прямиком из Ронинского леса? Или отыскали на псарне?

Волк рванулся в сторону говорящего так, что едва не повалил обоих гвардейцев.

— Я подтверждаю, — Нейя Раварта откинула с бледного лица прядь волос. — Я тоже принадлежу к Карающим. Это Эрт… король Эклинг.

— Я тоже подтверждаю, — подал голос брат Бомбах. — Я видел, как он… обратился. Стигийская магичка успела запереть его в подземелье, и я оказался рядом.

— А поведай-ка нам, как ты оказался в подземельях! — вскричал Темпер, тыча в монаха узловатым пальцем. — Ежели кому неведомо, то сие есть звонарь из храма на Ветреном Холме, известный неумеренным к вину пристрастием и буйным нравом, коему лишний раз приврать — что сплюнуть! Что же до госпожи Раварты, так сами взгляните — бедняжка еле на ногах держится и вроде бы не в себе! Можем ли мы доверять ее свидетельству, братья?

— В подземелье я попал за изничтожение оплота гиперборейского чернокнижия и вижу в том не вину, но доблесть немалую! — взревел Бомбах, также вскакивая. — Касательно короля Эклинга сказал я вам чистую правду, в чем клянусь именем Митры и святостью Его! Вы же, отец настоятель, отсиделись в храме, покуда я вместе с братьями единоверцами стоял на стенах против тварей ночных! И скажу я вам, только тем все мы спаслись, что королевская дочка, дитя малое, себя за нас скограм на растерзание отдала и свела их прочь из города, да жива ли она теперь, неведомо!