– Ты же сам сказал, – пропищал Линдгрен.

И получил удар табельным оружием по голове. Ярость и подавленная боль отразились у него на лице.

– Кто ты? – снова спросил Томми. Еще удар пистолетом. В этот раз по уху и виску.

– Меня зовут Роджер, и я… Твою мать, что тебе надо?! – Он держал руку у уха, куда только что пришелся удар; между пальцами пробивалась кровь.

– Антония Миллер? – спросил Томми.

– Чего?

– Антония Миллер? Ты общался с ней?

– Нет! Кто это, черт возьми? – завыл Роджер, боясь получить очередной удар, который он в итоге и получил – по руке, закрывавшей место предыдущего удара.

– Я не знаю, кто это!! – заорал он.

– Майлз Ингмарссон?

Роджер оборонялся.

– Первый раз слышу!

Еще один удар. На этот раз по макушке. С ума сойти, какой сильный.

Линдгрен закрывался от новых ударов. Плохи дела. Томми отчетливо ощутил, что, возможно, парень действительно ничего не знает.

Томми оглядел квартиру.

– Ты тут живешь?

– Да, иногда.

– Гребаная дыра.

– Спасибо…

– Почему у тебя такой высокий голос?

– Не знаю, всегда такой был.

– Что тебя связывает с Майлзом Ингмарссоном и Антонией Миллер?

– Не знаю, кто это.

Разозленный, Томми принюхался. Что-то резкое, едкое, химическое.

– Чем это воняет?

– Ничем.

Томми устало пялился на Роджера.

– Дебильный ответ.

Он схватил Роджера и толкнул перед собой, направив пистолет ему в спину.

Закрытая дверь.

– Открывай, – приказал Томми.

Роджер не хотел подчиняться. Пистолет сильно давил на позвоночник. Роджер выполнил требование Томми.

За дверью – занавеска из полиэтилена. За ней – кухня. Сильный химический запах. Затемненные стекла, инфракрасные лампы, оборудование. Элитная нарколаборатория.

– Я не знаю, для чего это все, – неуверенно сказал Роджер.

– Понимаю, – ответил Томми. – На твоей кухне и все такое… конечно, с какого рожна тебе знать.

– Это не моя кухня.

– Чья же?

– Девушки, с которой я живу.

– Девушкам доверять нельзя.

– Да, – согласился Линдгрен.

– Ну, а если подумать… Амфетамин?

– Похоже на то, – ответил Роджер.

Томми задумался.

– Может, все произошло из-за этого? – вырвалось у него.

– Что?

Томми отбросил теорию.

– Хорошо, Роджер Линдгрен, сделаем так. За такие дела дают много лет. Я хочу, чтобы ты сразу же позвонил мне, как только с тобой свяжутся Майлз Ингмарссон или Антония Миллер.

Роджер усердно кивал.

– Надеюсь, ты понимаешь, какой охрененной властью я обладаю, а? – Томми почесал щеку дулом пистолета.

Роджер кивал не переставая.

Михаил сидел за столом в гостиничном номере. Перед ним на маленькой столешнице лежали инструменты, теплоизоляционная лента, проволока и шесть патронов.

Он прикручивал самодельный глушитель к дулу револьвера. Резьба пришлась почти впору старому оружию героинщика. Михаилу пришлось приложить усилия, но в итоге глушитель стал в нужное положение.

Асмаров поднял оружие, взвесил его на руке.

– Я должен подойти близко, – пробормотал он Йенсу, который просматривал фотографии в своей камере.

– Наша цель – главный вход, – сказал тот.

София наблюдала за мужчинами. Они разговаривали о практических вещах. Иногда смеялись над чем-то. Причиной смеха был не юмор, а отчужденность, то, что вне реальности, то, чего нет на самом деле и существует только в их фантазии – то, что странным образом оказалось в обычном мире. Место, на которое можно сваливать неудачи и неприятности, презирать, смеяться над ним. Потому что над той нереальной действительностью, в которой они жили сейчас, смеяться не получалось. Вообще.

София вышла из комнаты Михаила и пошла к себе. Там она села на кровать и стала ждать.

Через два часа она подняла трубку и позвонила в номер Йенса. Тот ответил после второго гудка.

– Да?

– Это я.

Тишина гостиничного номера.

– Хочешь прийти сюда?

– Да.

Она прошла по коридору без обуви. Йенс придержал для нее дверь.

Они целовались стоя, пока он раздевал ее. Йенс был нежным, София помнила это со времен юности. Его чувственность. Раньше она удивляла ее. Нежность и осторожность вместе с эмоциональным доверием делали их совместные минуты особенными… раньше. Но не сейчас. Теперь нежность не нравилась ей. Она утомляла и была навязчивой – возможно, слишком теплой, слишком интимной. София не хотела нежности. Она хотела чего-то другого.

София была сверху. Она стонала, он шептал ей что-то в ухо, потом повернул ее. Ногти у Софии были острые.

Они дышали друг на друга, она ласкала его. Позже София ушла от Йенса к себе в комнату. Там она сидела в темноте, одна, и ее охватил страх от того, что должно было произойти.

В три часа зазвонил будильник.

Она почистила зубы в ванной. Монотонный звук щетки, бледный свет. Потом мыла руки в ледяной воде, долго держала их под струей, не чувствуя боли. Затем затянула волосы в хвост, надела куртку, плотно застегнула ее и вышла из комнаты. В лифте она спускалась в гараж одна.

Йенс и Михаил, одетые в черную строгую одежду, ждали ее у машины.

София села на заднее сиденье. Они отъехали от отеля. Воздух был пропитан влагой, огни уличных фонарей превратились в горящие солнца, когда капли осели на переднем стекле. Дворники вернули изображению четкость.

Йенс обернулся.

– Смогла уснуть?

Она покачала головой.

– Нет.

И они поехали прочь из города.

* * *

Они шли через поле – в одну линию. Светила луна, туман, словно одеяло, покрывал все вокруг.

Перед ними высился лес. Гордый, спокойный, темный и угрожающий. Они шли среди деревьев в окружении звуков. На поляне остановились и прислушались, нет ли здесь того, чего тут не должно быть.

Михаил показал на себя и на ферму, свет от которой виднелся вдалеке, и пошел в ту сторону. В руке он держал пистолет с самодельным глушителем.