— По уму, надо бы назвать ее Корицей. Ведь так звали ее прапрапрабабушку, которая появилась на свет в те времена, когда за подделку шафрана легко могли сжечь на костре или закопать живьем в землю, ей-богу. И люди вели из-за пряностей настоящие войны. Перец ценился дороже золота, целые экспедиции снаряжали для поисков далеких островов, где растут ванильные рощи. Редкие сорта корицы незазорно было дарить самим королям!

А ушлые купцы, как могли, завышали цены на пряности. Однажды летом, для того чтобы создать искусственный дефицит, они сожгли в Амстердаме четыре тонны мускатных орехов, гвоздики и корицы. Почему, спрашиваешь? Да потому, что ценно то, что редко. Дымило — страшно сказать. Огромное желтое облако поплыло над Европой. И как оно пахло! Как пахло! Удивительный аромат! А по дороге как раз кибитка бродячих артистов ехала, и прапрапрапра, словом, мама первой Корицы, была беременна. Она неустанно молилась Богу, просила, чтобы все прошло благополучно, просила здоровья для себя и своего ребенка.

И тут, представляешь, их кибитка попала в полосу аромата, и прабабушка, которая ничего не знала о пряничных войнах, решила, что чудесный запах — знамение свыше. Они остановили повозку, встали на ночлег, и той же ночью родилась девочка. Было жарко, звезды висели низко, и пряностями пахло — мама моя! Но новорожденная малышка не заплакала — просто улыбнулась и чихнула. Это была первая Корица. Прапрапра обладала чутким обонянием, и в запахе, который куполом окружал ее во время родов, различила три основных компонента: корицу, гвоздику и мускат. Она поклялась, что именно так будут звать всех детей, чей род пойдет от малышки. С тех пор и повелось: если в роду рождалась девочка, ее называли или Корица, или Гвоздика. При этом соблюдалась очередность. То есть так: Корица, Гвоздика, Корица, Гвоздика. Мальчиков называли всех как один — Мускатами. Но говорили, что самыми восприимчивыми к волшебству оказывались именно Корицы…

Взрослые на козлах замолчали. Фургончик мерно покачивался, и во сне, глядя на звездочку, которая то пропадала, то появлялась за остроконечными верхушками деревьев, Маргарита уснула еще раз. При этом она подумала: как здорово — уснуть во сне, и еще подумала — меня, наверное, зовут Корица.

А потом уже в том сне, который снился ей во сне, она видела трогательного пони в лентах. Он катал детвору вокруг маленькой площади. Мама Маргариты-Корицы ходила над этой площадью по канату, а папа показывал фокусы.

Проснулась девочка в своей кровати с ощущением счастья. За окном серел рассвет. Перцовка возилась в клетке на полу, и очертания Мотылька угадывались в складке штор. «Стоп! — подумала Маргарита. — А как я тут вообще оказалась? Мы ехали на машине Афелии от Нашей Лилечки. Должны были забрать бабушку, Сильвестра и Крапиву из театра».

Она тихонько встала, заглянула в комнату к Корице. Крапива и Евгения Дмитриевна спали на большой кровати. Старьевщик и Че в другой комнате оккупировали диван.

Маргарита выбралась на кухню. Пекинес дремал в кресле на своей любимой атласной подушечке в гордом одиночестве.

Стараясь двигаться как можно осторожнее, девочка зажгла настольную лампу и шепотом произнесла: «Уважаемая кухонная утварь! Вчера все очень сильно устали, давайте мы не будем шуметь, а тихо-тихо приготовим завтрак. Напечем блинов».

Она достала большую плошку, где обычно бабушка замешивала тесто, банку с мукой. В холодильнике отыскалось три яйца, немного молока. Вентиль-тугодум на газовой плите повернулся без всяких капризов, расцвел синий цветок газа. «Спасибо!» — мысленно поблагодарила Маргарита. Блинная сковородка не показалась ей такой тяжелой, как обычно, и первый блин получился совсем не комом, а почти таким, как у Корицы. Может быть, чуть-чуть потолще. Дальше все пошло как по маслу. Маргарита настолько увлеклась, что не заметила, как открыл глаза Георгий. Понаблюдал за ней недолго, потом зажмурился снова.

Когда стрелки кухонных часов показали 11.00, дверь распахнулась, и на пороге появилась заспанная Корица. Она куталась в симпатичный клетчатый халат, глядя в полном изумлении на стол, где дымилась горка блинов и паром исходил кофейник. Вскоре все сидели за завтраком.

— В тесноте, да не в обиде, — пошутил Че, который к блинам Маргариты достал из своего саквояжа «самое лечебное на свете лакомство» — мед с соком чертополоха.

— Волшебно, — блаженно жмурился Сильвестр, — мало того что вкусно, с каждым кусочком я чувствую, как возвращаются ко мне силы. И вот уже мы с Крапивой готовы в деталях выслушать рассказ о том, что наши товарищи видели в доме Старушки Франкенштейн и что, как нам кажется, прольет свет на эту весьма запутанную историю.

Когда Че закончил отчет, пекинес вздохнул:

— Я всегда говорил, что людям неподготовленным связываться с колдовством слишком опасно, потому что силы, которые они вызывают, очень трудно контролировать.

— Особенно сейчас, — принялся развивать свою любимую тему Камрад, — когда и обычных нормальных ингредиентов для простого зелья достать невозможно. Все с какими-то примесями, экологии никакой. Вот, похоже, и наша Афелия Блюм — настоящий мутант. Кстати, Маргарита, что за листочек ты обнаружила в тумбочке, прочитай-ка нам.

— Сейчас. — Девочка вышла в коридор, нашла в кармане сложенную вчетверо страничку, вырванную, по всей видимости, из книги, вернулась и громко принялась читать: — «Афеляндра оттопыренная. Семейство акантовых. Родина — Центральная Америка. Вечнозеленый низкорослый кустарник с декоративными пестроокрашенными листьями. Листья крупные, расположены супротивно». Это как? — обратилась она к присутствующим.

— Ну, значит, друг против друга, — пояснил Георгий, — читайте дальше.

— «На светло-зеленом фоне листовой пластинки выделяются яркие белые полосы, создавая четкий белый орнаментальный рисунок. Цветки желтые, собраны в колосовидные соцветия четырехугольной формы. Плод — двугнездная коробочка; в каждом гнезде по два семени. Старые растения недекоративны, вытягиваясь, теряют нижние листья. Поэтому афеляндру ежегодно возобновляют черенкованием».

— Но на картинке, — вмешался Сильвестр, рассматривая листок, который Марго положила на стол, — наш любимый афелиум.

— Теперь ясно, почему я никак не мог вспомнить название цветка, — задумчиво протянул Георгий, — они его подменили.

— Кто? — не поняла Крапива. — Гриша Садовник? Старушка Франкенштейн? Сама Афелия?

— Я думаю, мадам, — фыркнул Че, — никакой наш Король цветов не афелиум, а генно-модифицированная морковка, роза с клешнями, зеленый хрен. Ее величество Афеляндра оттопыренная.

— А по-моему, очень подходящее для нашей Блондинки имя, зря она псевдоним взяла, — усмехнулась Крапива.

— Продолжим сопоставление фактов, — урезонил весельчаков Георгий. — Все началось с Гриши Садовника. Страничку-то Лилия Филадельфовна взяла у него в каморке, так же как и бесследно исчезнувший блокнот с заклинаниями и формулами. Пытаясь воплотить свои мечты в реальность, наш фантазер создал существо, которое его в конце концов и убило. Неизвестно еще, как бы все обернулось, какие бы формы приняло, не окажись цветок совершенно случайно у старушки Франкенштейн. Здесь существо, назовем его пока для удобства «дух цветка», вышло из-под контроля. Теперь ясно, почему Блюм старушку сразу не уничтожила. Она смогла бы избавиться от нее, только достигнув определенного уровня довоплощения. Ну, как любой паразит в животном или растительном царстве, нуждается в своей жертве, соками которой питается. Грубо говоря, Блюм была чем-то вроде личинки, которая, накопив достаточно питательных веществ, превратилась бы в самостоятельное насекомое.