— И что, пробился он на аудиенцию?

— Нет, Михаил Илларионович проигнорировал его, но того это только разозлило. Мы с Фигнером ненароком слышали, как англичанин выговаривал принцу, что «старый маразматик тает от французских ухаживаний и комплиментов, да не против заключить, наконец, мир. Надо бы довести до сведения Александра, что те смогли привлечь Кутузова и готовятся оторвать Польшу, а в самой России устроить революцию, взбунтовав донцов».

— Но ведь переговоры так и не начались.

— И не могли, француз приехал за подорожной в столицу, чтобы встретиться с государем. Но так её и не получил. Вильсон весь ядом изошёлся. Как же… ведь у них в Бирмингеме вот-вот рабочие взбунтуются.

— Генералы пытались подслушивать?

— Как смогли бы? Там столько народу собралось в тот момент рядом с комнатой. У всех на виду были. Но вызывающе поглядывали на француза, когда того провожали к светлейшему.

— Не уж-то и слухов не было, о чём разговор вели?

— Почему же, главнокомандующий потом сам сказал, что сравнил «великую армию» с нашествием татар Чингизхана.

— Но есть же разница, — воскликнула со смехом.

— Вот, и Лористон так сказал. Но светлейший возразил, что «для русского народа никакой разницы нет».

Нас прервал посыльный. На этот раз от Фигнера. Тот со своими людьми почти ежедневно наведывался в первопрестольную. По его словам, в городе что ни день, лилась кровь. Французы дрались за оставшихся в живых лошадей друг с другом. Не проходило ночи и без нескольких убийств мирных граждан, остававшиеся совершенно безнаказанными. Город наполнял смрад от неубранных гниющих в домах и во дворах трупов. Еды не было. Зато, чего было в достатке, так это выпивки. Убегающим москвичам было явно не до вывоза алкоголя. Они спасались сами.

Но оставшиеся, не без наущения самого партизана, подстерегали напившихся французов и убивали их, если обстановка позволяла. Что было не трудно. Город обезлюдел. Из тридцати тысяч домов, имевшихся в Москве перед войной, сейчас же вряд ли сохранились хотя бы тысяч пять.

Александр Самойлович же был уверен, что французы Москву скоро покинут. Так как уже разосланы приказы артиллерию и кавалеристов более в город не отправлять, оставаясь на месте, где застанет их приказ. Также началась эвакуация раненых. Их везут в Можайск и Смоленск. А по вражескому штабу ходят слухи, что армия расположится на зимние квартиры между Днепром и Двиной.

Партизан так же подтверждал их с Павлом расчёты захваченными казаками письмами. Сеславин особенно старался в этом деле, так что неприятелю приходилось высылать по три или четыре курьера друг за другом, надеясь, что хотя бы один из них доберется до нужного адресата.

И попадались довольно-таки интересные депеши. Например, письмо Наполеона, где он приказывает послать два миллиона франков в Португалию, два миллиона во французскую армию, сражающуюся на севере Испании, полмиллиона — армии, что в центре Испании, полмиллиона — в Каталонию…

Какие же сокровища император собирается вывезти из России?

— Ты знаешь, mon ange, — обратился ко мне жених, — что этот «золотой» обоз так и не был найден. О нём не нашли никаких известий даже в нашем времени. А там был крест с колокольни Ивана Великого…

— Как же ты хочешь распорядиться этим золотом, если найдёте?

— Лучше всего отдать государству. Боюсь, что нас, за владение такими богатствами прирежут не задумываясь.

По договорённости, нам следовало направляться поближе к Малоярославцу. Павлу стоило больших трудов убедить Сеславина отслеживать это направление, дабы вовремя упредить Кутузова. Но решили идти до самой ставки, в Тарутино.

Я опасалась отправлять прапорщика в Калугу, думая оставить его на попечение какой-нибудь местной крестьянки. Хотя этого не понадобилось. Не знаю, что именно помогло, но горячка стала спадать, давая надежду на исцеление. Подготовив несколько листов с назначениями и указаниями для лекарей, всё же велела доставить его в госпиталь.

И вот, на следующий день, сидя верхом на Ветре, понимаю, что вновь начинается кочевая жизнь.

Недалеко от деревеньки Кудиново, повстречали странный караван. Не поверила бы, если бы не видела собственными глазами. Трое молодых женщин, одетых в порты и сидящих на лошадях по-мужски, держали в руках ружья. В подводе, на козлах которой тоже сидела девушка, лежали несколько раненых французов, остальные пленные шли рядом, придерживаясь за телегу.

Поравнявшись с нашей группой, барышни представились. Они оказались из Боровска. Организовав свой отряд, «амазонки» разгромили небольшую команду французов, взяв оставшихся в плен.

Хотя… тут же пришли на ум лубки со старостихой Василисой Кожиной[85], которая чуть ли не косой рубила неприятеля.

Узнав, что мы развозной госпиталь, просили осмотреть своих пленных и оказать им возможную помощь. Было приятно наблюдать уже их удивление, когда они увидели, что все медики женского пола. Как же они были расстроены, что обучиться сейчас этому негде, а все девочки — мои персональные ученицы. Двое из Боровских хотели присоединиться, но должны были доставить пленных в Калугу. Предложила желающим найти нас позже при действующей армии.

Из-за этой встречи, прибыли на место уже на следующее утро. Пришлось переночевать в пути.

Главная ставка встретила нас шумом. Мы опоздали к знаменитому Тарутинскому бою[86]. Хотя, я так и не понимала, почему в истории его называли именно так. Ведь сам бой происходил намного севернее.