Гитлер бесконечное количество раз пересматривал любимые фильмы, так же как переслушивал любимые пластинки. Фильм о Нибелунгах с Паулем Рихтером в роли Зигфрида я видел раз двадцать и почти столько же «Жженый пунш».

Сначала Геббельс пытался организовывать в Оберзальцберге предварительный просмотр новых фильмов перед их выпуском на широкий экран. Конечно, в таких случаях кинопродукцию рассматривали особенно критическим взглядом. Ева Браун придиралась к какой-нибудь сцене или роли какого-нибудь актера, Борману или кому-то еще не нравилось что-то другое и т. д. Кончалось все тем, что Гитлер отдавал распоряжение вырезать или переснять тот или иной кусок, совершенно забывая о том, сколько это потребует сил и средств.

Геббельс с ума сходил от злости и вскоре вообще прекратил присылать новые фильмы. Как-то раз я сказал ему, что мне до смерти надоело в сотый раз пересматривать старье, но он возразил: «А мне, друг мой, нисколько не интересно выслушивать, как мои фильмы критикует какая-то дурочка и вертихвостка [Ева Браун] или возвеличенный мясник [Борман]!»

Гитлер редко оставался в Оберзальцберге надолго, но, если уж он решал подзадержаться, жизнь там становилась совершенно лихорадочной, постоянно приходили и уходили дипломаты, чиновники, партийные функционеры, министры и генералы, устраивались всевозможные приемы и банкеты, но дамы на них не допускались.

Постепенно Борману удалось превратить идиллический Оберзальцберг в образец политического предприятия «для своих», где Гитлер был отрезан от всего внешнего мира и где Борман создал для себя прекрасную возможность добиваться согласия шефа на выполнение своих планов и намерений. Со временем весь район окружили высокой проволочной оградой длиной в несколько миль. Для СС построили огромные казармы, а на вершине Келыитейна, на высоте более 1800 метров, воздвигли дом из гигантских гранитных блоков, который позднее американцы назвали «Орлиный выступ». Якобы его предполагалось использовать в качестве шале для экскурсий. Он имел удивительную конструкцию и внешний вид. Подходная галерея длиной более ста восьмидесяти метров подводила к лифту, шахта которого, высеченная в скале, поднималась на шестьдесят с лишним метров. Из его похожих на бойницы окон открывался грандиозный вид на весь берхтесгаденский район вплоть до австрийской границы. Его строительство заняло много лет и стоило огромных денег. Но Гитлеру дом не нравился, и он бывал там не более пяти раз.

Геринг, у которого была своя резиденция в Оберзальцберге, очень редко бывал гостем в Бергхофе, куда наведывался только по необходимости. Один за другим в Оберзальцберге появились отделы рейхсканцелярии и других государственных департаментов, и спустя некоторое время он превратился в некий филиал берлинского правительства.

Как и у Геринга, у Бормана тоже был там свой дом, но, в отличие от рейхсмаршала, он все свое время проводил с Гитлером в Бергхофе и даже обедал там.

Прежде чем влияние Бормана одержало победу, доступ в Оберзальцберг был открыт для всех, и, как только распространялась весть о том, что приехал Гитлер, Берхтесгаденский район наводнял настоящий поток паломников. Со временем этот поток вырос до такой величины, что пришлось предпринять официальные действия, чтобы как-то с ним совладать. Иногда более пяти тысяч человек, многие из них австрийцы, проходили мимо Гитлера, подняв руки в нацистском приветствии.

Такой «парад» часто продолжался часа два и больше, а поскольку то место, где стоял Гитлер, принимая восторженные приветствия, никак не было защищено от солнца, там посадили дерево, чтобы оно давало ему хоть немного тени.

В 1945 году все, что было хоть как-то связано с бывшим владельцем Бергхофа, разрушили, а чуть позже просто стерли с лица земли. Уцелело только это дерево, и я от души надеюсь, что после моего рассказа его не постигнет та же печальная судьба.

Когда Гитлер был в хорошем настроении, он подзывал детей из толпы и устраивал для них чаепитие с пирожными на террасах Бергхофа. Разумеется, иногда среди маленьких гостей оказывались те, кто не мог похвастаться безупречной чистотой арийского происхождения. В числе множества фотографий, сделанных мною во время таких детских «приемов», оказалась одна, на которой был ясно виден этот изъян, и она, после опубликования во всей своей невинности в моем альбоме «Гитлер и дети», вызвала много шума.

Однажды внимание Гитлера привлекла одна прелестная и бойкая девочка, он долго разговаривал с ней и предложил ее матери почаще приводить ребенка к нему в гости. Маленькая Бернели, так звали девочку, стала любимицей Гитлера, и я много раз фотографировал их вместе на террасе. Как нам стало известно, ее отец был отставным офицером, награжденным Железным крестом 1-го класса.

Но потом один из многих чересчур услужливых членов партии, сующих нос в чужие дела, который знал эту семью, но не знал, чем бы еще заняться, естественно, побежал к Борману и наговорил ему, что девочка не чисто арийского происхождения. Борман тут же запретил матери и ребенку показываться на глаза Гитлеру, но – и это было типично для него – не поставил Гитлера в известность. В дальнейшем, когда Гитлер интересовался, куда делась его маленькая подружка, Борман попросту уклонялся от ответа.

Однако настоящий скандал разразился, когда Борман увидел фотографию Гитлера вместе с этой девочкой у меня в книге. Придя в сильное возбуждение, он потребовал немедленно убрать оттуда фотографию, а когда я сказал ему, что это технически невозможно, он потребовал изъять весь тираж. Это было уж слишком! Недолго думая, я пошел прямо к Гитлеру, рассказал ему обо всем и попросил его решить этот вопрос.

Гитлер не выносил, когда ему приходилось сталкиваться с чем-то таким, что раздражало его или ставило в затруднительное положение, и на этот раз он направил свое презрение против того, кто донес на ребенка. Если бы он придержал свой глупый язык, никто бы от этого не пострадал. Но раз уж так вышло, то, хотя Гитлер и не стал чинить препятствия моей книге, он все-таки решил, что должен быть последовательным и больше не видеться с девочкой.

– У некоторых людей, – сказал он мне, – настоящий талант портить мне все удовольствие!

Выходя по утрам из спальни в Бергхофе, Гитлер первым делом шел прямо на великолепную террасу первого этажа. Там в определенное время он наблюдал чудесное, вдохновляющее зрелище – два гигантских орла парили в небе; в полевой бинокль он жадно следил за величественным полетом этих редких красивых птиц. Потом, однажды, к своему ужасу, он увидел только одного орла. Что же случилось с другим, в тревоге подумал он.

Целыми днями мы мучились этим вопросом, потому что все мы видели, в какой ужас пришел Гитлер после того, как исчез второй орел.

Некоторое время спустя он решил снова поехать в Оберзальцберг на свой день рождения, и за несколько дней до этого мы на нескольких машинах выехали из Мюнхена. Отъехав примерно на пятьдесят километров от города, мы увидели, что к нам быстро приближается встречный автомобиль, и, несмотря на большую скорость, с которой он проехал мимо, Гитлер заметил, что на заднем сиденье лежала какая-то большая птица с распростертыми крыльями. Он тут же остановил нашу автоколонну.