За столом в углу у холодильника сидела бабка. Сидела, привалившись боком к стене, сидела с закрытыми глазами.

Первые секунды пронзила мысль: «Умерла!» Но бабка тяжело вздохнула, распахнула глаза и скрипучим голосом приказала:

– Не ори!

– Ба! Ты чё, вообще, да?! Так инфаркт может приключиться! – заверещала Маша, хватая тарелку с сушки и открывая крышку кастрюли с кашей. – Ну, вообще, блин!

– Это у меня инфаркт может приключиться. От тебя, – упрекнула бабка, потерла пальцами глаза, глянула на старые часы над дверью кухни. – Где же тебя носило-то, Машка? Времени, видела, сколько?

– Ба, не начинай. Во дворе я сидела с парнем одним.

– С тем самым, который отмывался в ванной моей, когда Нину убили? С ним сидела во дворе?

Машка застыла с тарелкой каши в метре от стола, спина ее словно одеревенела.

Столбняк, блин! Бабка наутро после убийства в соседней квартире ничего не помнила. Вообще! Не сразу поняла, что подругу ее – Нину – убили. Принялась к ней в дверь звонить. Маша ей напоминала, что и как. А тут вдруг! С чего это?!

– Нет, не с ним, – проговорила она, еле разлепив губы.

Села за стол, помешала кашу. Есть ей вдруг расхотелось.

– А с кем? – Взгляд у бабки был отрешенным и пустым. – Сколько их у тебя, Маша? С одним на мотоцикле ездишь. Со вторым во дворе сидишь. Третьего от крови отмывала в тот день, когда Нину убили. Это он?

– Кто он, ба? – Маша уставилась в тарелку, зацепила ложку каши, сунула в рот. – Не начинай.

– Я спрашиваю, дрянь такая, это он убил Нину?! Тот, который кровь с себя смывал в моей ванной?! И ты… Ты там тоже была! Я вспомнила! Твой след там был рядом с Ниной! – Ее голос понизился до свистящего шепота. Голова начала трястись. – Я его затерла своими тапками. А потом разулась на пороге и босиком к себе шла. Чтобы не наследить, как ты!

– Ба, не начинай.

Маша вяло жевала, глядя на бабку исподлобья. Меньше всего ей были нужны подобные разборки после полуночи.

– Чего ты вдруг вспомнила? Столько времени прошло. Уж все забыли давно.

– Да ты что?! – ахнула бабка, театрально разводя руками. – Даша забыла, хочешь сказать, о смерти матери? Или Дашин брат Гриша, которого в ее смерти обвиняют?

– Гришу?! – Ложка со звоном упала со стола, рассыпав крупу по полу. – Да ладно!

– Вот тебе и ладно. – Бабкины глаза заплыли подозрительностью. – А чего это ты так побледнела-то?

– Нет. Просто… – Она подергала плечами, растерянно оглянулась на дверь. – Просто я думала, его арестовали из-за Инги.

– Это которую убили?

– Да-а. И разговоры шли именно об этом.

– А его брат, это второй племянник Нины, сегодня сказал мне, что Гришу из-за тетки арестовали. И еще кое-что сказал мне. – Старое лицо брезгливо сморщилось. – Что будто у их двери, в нише, кто-то занимался… Этим… Совокуплялся!

– Это не я, ба! – Маша хохотнула грубым некрасивым голосом. – Я что, вообще, да?

Старая женщина покачала головой, оглядела Машу, как незнакомку.

– Знаю, что не ты, – проворчала после паузы. – Иначе уже за космы оттаскала бы! Голос девушки он хорошо запомнил. И парня эта шалава называла Геной. Поэтому я тебя, Машка, спрашиваю со всей серьезностью: не тот ли это Гена, которого ты в тот день к нам привела руки мыть?

Даша – в темных джинсах, теплом свитере и кроссовках на босу ногу – сидела на корточках перед дверью на первом этаже и что-то громко напевала в замочную скважину чужой двери.

Зайцев ничего толком не разобрал, но от теплой волны, поднявшейся от сердца, у него загорелись щеки.

– Не волнуйся ты так, Ваня, – шепнул ему в затылок Сергей и ткнул кулаком в плечо. – Вот она: жива и здорова – Даша твоя.

Зайцев глянул на него исподлобья и незаметно от Даши показал наглецу кулак.

– Товарищ, майор! – Сергей остановился рядом с дверью, за которой отчаянно выла собака. – Что это такое вы тут делаете? Сводите с ума собаку своим фальшивым пением? Ужас как не в такт! Сейчас и я завою!

Даша, как пружинка, резко встала. Широко распахнутые глаза, безвольно опущенные руки, участившееся дыхание. Она была не готова к тому, что они явятся так вот вдруг и сразу оба.

– Дашка, кофе есть?

Сергей оттеснил Зайцева, выступая вперед, чуть склонился, дотянулся до ее ладони, потащил к своим губам, громко чмокнул. Выпрямился, сладко улыбнулся:

– Какие же ручки у тебя нежные, Дашка. Ничего, что я так? Неофициально? Мы же не на работе, да?

– Так точно. – Она неуверенно улыбнулась и тронула чужую дверь. – Там собака. Она плачет.

– Хозяева где? – подал голос Зайцев из-за плеча Бондаренко.

– Тая… Она вчера уехала с кем-то. И видимо, не вернулась. Сережа, я же тебе именно по ней звонила. Помнишь?

– А почему я, интересно, здесь? – отозвался он, и тут же прежняя сладкая улыбка вернулась на его лицо. – Хотя и еще по одной причине. Хотел один приехать, да вот полковник увязался. И ты…

– Бондаренко, иди ты! – вспыхнула она, надувая губы.

– Ладно, шутки в сторону. – Зайцев сдвинул громоздкого Бондаренко к стене, присел перед дверью. – Замочки-то так себе. Даже слесаря вызывать не придется. Участковый нужен и пара понятых.

– Зачем, товарищ полковник? – Даша вставила кулаки в бока. – Тая вернется, а мы ее дверь…

– Тая не вернется, майор. – Зайцев выпрямился, глянул на Дашу ревниво. – Твой Бондаренко утверждает, что ее минувшей ночью убили.

– А чего это он мой-то? – вспыхнула она до корней волос и мысленно послала ему тысячу и один упрек, скопившиеся за все эти месяцы.

– А что, я не против. – Сергей вытянул полные губы трубочкой, изображая поцелуй.

– Так, хватит глумиться. – Дашины ладони взметнулись к вискам, сжали. – Таю убили… Твою же мать! Убили! Кто? Тот человек, который забирал ее вчера вечером на своей классике?

– Та-ак, а давайте с этого места поподробнее, гражданочка Гонителева, – нахмурился Бондаренко и полез в карман за телефоном. – Я пока вызову всех, кого надо, а вы идите пообщайтесь. Да, и кофе! Много кофе. Дашка, мне с двумя кусочками сахара и столовой ложкой молока…

Зайцев идти к ней в квартиру не захотел. Сказал, что останется дожидаться участкового вместе с Бондаренко. И что кофе он пьет, как и раньше: черный, крепкий, несладкий.

Будто она забыла! Будто она могла забыть!

– А мне не надо тут находиться? При понятых и участковом? Я как бы видела ее вчера и…

– Это все потом, Дашуня, – не переставал ей улыбаться Сергей. – Мы тут все отладим, к тебе поднимемся.