Один из немецких ефрейторов, направленный со своей частью летом 1942 года в Волховский котел, где у Власова зародилась идея создания Освободительной армии, записывает в своем дневнике: «Того, что было на этой бревенчатой дороге и рядом с нею, мы никогда прежде не видели. Здесь громоздились сотни автомобилей, пушек и другого оружия. Необозримое количество военного имущества лежало штабелями или было набросано друг на друга. А затем со всех сторон стали подходить огромные толпы военнопленных: раненые, оборванные и совершенно изможденные существа, жующие от голода кору деревьев. Они все прибывали и прибывали. Казалось, этому не будет конца».

Так ли теперь уж удивляет, что в этом аду имеют место случаи каннибализма? Они документально подтверждены письменными показаниями и фотодокументами. Сообщается, что подобные случаи происходят и в осажденном Ленинграде. Там даже создаются банды охотников за людьми, которые предлагают на черном рынке мясо детей и молодых женщин. Подобный каннибализм случается и в Кёнигсберге после взятия его советской армией, когда остатки немецкого населения не имеют возможности достать еду. В лагерях советских военнопленных на оккупированных немцами землях Советского Союза также имеют место подобные акты отчаяния. Немцы расстреливают виновников без всяких разбирательств, не задаваясь вопросом, почему эти люди оказались в такой нечеловеческой ситуации? Как ни странно, но именно врачами сообщения о подобных фактах, происходивших в Волховском котле, подавались достаточно пренебрежительно и с цинизмом. Да и сейчас это делается точно так же. Как же эти врачи могут так оценивать свидетельства о каннибализме, имевшие место в Восточной Пруссии в 1946 году среди остатков немецкого населения? В то же время некоторое сочувствие прослеживается в словах будущего лауреата Нобелевской премии Вернера Форстманна, который во время войны был капитаном военно-медицинской службы на дивизионном медицинском пункте в Демянском котле (в 1942–1943 гг. около 100 000 немецких солдат находились в окружении под Старой Руссой и в районе Демянска. — Ю. Л.). Когда ему сообщают о фактах, подтверждающих употребление человеческого мяса группой русских десантников, оказавшихся в окружении и больше месяца блуждавших в окрестных лесах, то он на это отвечает кратко: «Их бедственное положение, видимо, было совсем невыносимым».

5 июля 1942 года Ленинград был объявлен крепостью, что совершенно ошеломило немцев, для которых город и до этого всегда оставался именно таким с точки зрения своих яростных оборонительных операций (постановлением Военсовета Ленфронта в этот день был утвержден план мероприятий по превращению Ленинграда в военный город. — Ю. Л.). В качестве «открытого города» (подобно Парижу. — Ю. Л.) творение Петра они себе никогда не представляли. А 10 июля русским удается в ходе отчаянного броска, стоившего больших потерь, создать на берегу Волхова крохотный плацдарм и захватить почти полностью разрушенную деревню Дымно. Мы уже слышали о Дымно как об объекте, которым овладели русские комсомольцы перед наступлением своих основных сил в январе 1942 года. Им удалось удерживать деревню и в вихре проносившихся мимо сражений. В конце концов немцы решили уничтожить этот плацдарм, восстановив прежнюю линию фронта по берегу Волхова. Почти к самой полосе наступления ими была подведена железнодорожная узкоколейка. Передовые группы 1-й восточно-прусской пехотной дивизии, выделенные для проведения операции, были тщательным образом проинформированы об обстановке на этом участке фронта. Но внезапно эта маленькая полоска земли на западном берегу стала такой важной для русских, что они решили ее расширить при поддержке танков, хотя при этом уже сознавали свое безнадежное положение в Волховском котле.

10-я рота 3-го батальона 380-го полка 215-й немецкой пехотной дивизии больше уже не могла препятствовать наступательному удару красноармейцев. Фельдфебелю Вайднеру удалось смелым броском гранаты вывести из строя один из надвигавшихся танков. Но оборонявшихся немецких солдат оставалось все меньше и меньше. Противотанковые пушки и минометы были раздавлены танками противника, блиндажи накрыты прямыми попаданиями снарядов, окопы засыпаны землей. Удерживать позицию больше не было смысла. Солдаты решаются идти на прорыв. Прилагая все усилия, они тащат за собой раненых. Через занятую русскими северную окраину Дымно, через болотистую пойму реки идут на прорыв двадцать смертельно уставших солдат 380-го полка под командованием единственного оставшегося в живых лейтенанта-артиллериста. Они стараются как можно быстрее пройти мимо четырех русских танков, экипажи которых нежатся под лучами солнца. Те принимают немцев за своих и приветливо машут им вслед руками.

Битва на Волхове закончена. В переведенной на немецкий язык «Истории Великой Отечественной войны» об этом позднее будет написано следующее: «С целью облегчения положения Ленинградского фронта в декабре 1941 года Ставкой Верховного Главнокомандования был образован Волховский фронт, который зимой и весной 1942 года отбросил своими решительными действиями значительные силы врага от Ленинграда». Понятно, что в данном случае не следует ожидать победных реляций от издателей этого солидного исторического произведения. Но замалчивать так примитивно гибель 100 000 красноармейцев, до конца выполнивших свой воинский долг, — это то же самое, что недостойно лживо говорить об ужасной судьбе молодых немцев в лесах Ингерманландии под Ленинградом. При этом утверждая, что они ничего другого не делали, а лишь, скаля зубы в улыбке, ждали голодной смерти ленинградцев и ради удовольствия поджигали дома, занимались разбоями и насилием.

28 июня 1942 года в 21.30 по центральной сети Германского радио разносятся звуки фанфар, предшествующие в таких случаях сводкам особой важности. Затем вновь и вновь повторяется фраза: «Верховное командование вермахта доводит до сведения». Разумеется, вначале нет и речи о той смертельной опасности, которая возникла при вклинении русских в глубь тыловых районов 18-й армии южнее Ленинграда и у «Бутылочного горла». Говорится лишь «об одном глубоком изменении оборонительной линии немецкого фронта». Зато потом следует фраза: «На этом широкомасштабное наступление врага, прорвавшегося через Волхов с целью деблокирования Ленинграда, потерпело фиаско и привело к тяжелому поражению противника. Наибольшую тяжесть этих ожесточенных боев вынесли на себе пехотинцы и саперы». Более детальный отчет 18-й армии о 165-дневном сражении заканчивается таким предложением: «Полугодовые усилия врага под Ленинградом стоили ему огромных жертв, потребовали напряжения всех его сил, но не увенчались успехом. Ничего не добившись, он потерял свыше двадцати своих дивизий». Здесь, возможно, нет никакого сочувствия к противнику, зато на лицо попытка понять, зачем он это делал. И, в противовес пропагандистским фразам, которыми партийные фанатики потчевали население Германии, здесь присутствует более взвешенная формулировка.

После успешных операций 1941 года по разгрому окруженных войск противника немцы привыкли к совсем иным цифрам, чем 32 759 военнопленных. Им даже 100 000 погибших вражеских солдат не кажутся уже большими потерями. Война чудовищно сместила планку оценки человеческой жизни. Поэтому и трофеи в виде 650 орудий, 650 минометов, 170 танков и 2000 автомобилей воспринимаются само собой разумеющимися. По желанию Гитлера Ленинград и прилегающая к нему территория стал второстепенным театром боевых действий. И поэтому великая, трагическая история Волховской битвы быстро забывается всеми, кроме тех, кто телесно или душевно был ею искалечен.