В коридорах, потрескивая, горели факелы. «К стене!» — привычным голосом кричал караульный, и все стражники тотчас отворачивались лицом к стенке, когда мимо них проводили Монтегю. Отперев дверь огромным ключом, караульный слегка подтолкнул милорда в спину и поставил на стол в его камере едва мерцавшую масляную лампу.

Получив известие о том, что английская эскадра вышла из Портсмута, Людовик на следующий же день выехал к армии, однако добрался только до Виллеруа, где слег, дрожа от жестокой лихорадки. У короля раскалывалась голова, при глубоком вздохе он чувствовал сильную боль в левом боку. Старик Эроар не отходил от постели своего постоянного пациента. Посовещавшись, врачи решили ничего не сообщать королю о ходе военных действий, оберегая его от лишних потрясений. Людовик пробыл в Виллеруа до девятнадцатого августа, а потом вернулся в Париж, не подозревая о том, что остров Ре захвачен англичанами, а Туара, вынужденный отступить после кровопролитного боя, заперся в форте Сен-Мартен.

Уже которую неделю Анна Австрийская пребывала в сильнейшем волнении. Гастон вдов… Людовик тяжело болен… Бэкингем в виду Ла-Рошели… О Боже, что будет, что будет? Мари, как мне не хватает тебя!

Анна с нетерпением ждала ответа герцогини на свое последнее письмо. Известие об аресте Монтегю поразило ее как гром среди ясного неба. У англичанина могли находиться компрометирующие ее бумаги! Что теперь делать? Это все кардинал; у него повсюду шпионы. Король ей не верит, но пока у него нет ни одного прямого доказательства ее вины. Знать бы, что уже известно кардиналу! Но как это узнать?..

Войдя в переднюю покоев королевы, Лапорт испытал привычный трепет. На секунду задержался на пороге, потом шагнул вперед и склонился в поклоне. Прерывистый вздох заставил его поднять голову. Анна сидела в кресле вполоборота к окну. Увидев ее расстроенное лицо, заплаканные глаза, Лапорт вдруг бросился перед ней на колени, схватил ее руку и приник к ней жаркими губами.

— Встаньте, встаньте, — испуганно сказала королева.

Наступило неловкое молчание.

— Господин Лапорт, — заговорила наконец Анна, — я позвала вас, чтобы обратиться к вам с просьбой. Я не могу вам приказывать, и вы вольны отказаться. Речь идет о моей чести, тогда как вы, помогая мне, рискуете жизнью, — она всхлипнула.

Это было непереносимо. У Лапорта сжало горло тисками.

— Я готов отдать свою жизнь за единую вашу слезинку, — глухо проговорил он.

Анна медленно сняла с пальца перстень с большим бриллиантом, посмотрела на него с сожалением и снова вздохнула.

— Это единственная охранная грамота, какую я могу вам дать, — сказала она.

…Петли заскрипели, и Лапорт, пригнувшись, вошел в отворившуюся калитку. Когда дверь с лязгом захлопнулась, он невольно вздрогнул. Стражник заметил это и ухмыльнулся. Лапорт попытался взять себя в руки, следуя за ним по стертым плитам коридоров, но это удавалось с трудом. Однако ему достало твердости в голосе, чтобы заявить, что перстень перейдет во владение тюремщика лишь тогда, когда он, Лапорт, будет по ту сторону ворот. Тот снова ухмыльнулся, ввел его в пустое караульное помещение и велел ждать. Минуты тянулись, как патока. Тишина была неестественная — ни шороха, ни звука. Поэтому, когда стрелка на часах с цепями достигла восьми и по двору раскатился хриплый звон, Лапорт снова вздрогнул всем телом. В ту же минуту дверь раскрылась, и ввели Монтегю.

С заложенными за спину руками, милорд ровным шагом направился к противоположному выходу, глядя перед собой. В двух шагах позади следовал конвой. Лапорт подбежал, пошел рядом. Шепнув пароль, он сказал, что сильно переживает по поводу двадцать шестого числа: как бы арест милорда не нарушил все планы. Поняв, что речь идет о французской королеве (в шифрованных письмах ее имя обозначалось цифрой 26), англичанин ответил, что планы на двадцать шестое остаются в силе, а на него можно положиться: он будет нем даже перед лицом смерти.

Узника увели. У Лапорта отлегло от сердца. Повеселев, он отправился в Лувр обрадовать королеву, тюремщик подальше припрятал брильянт, а Монтегю вскоре выпустили, не принеся извинений и забрав все бывшие при нем бумаги, включая письма Карла I и герцогини де Шеврез.

Легкие облачка, играя, закрывали собой солнце, но сердитый ветер тотчас прогонял их прочь. Море, подлаживаясь под эти игры, то становилось из лазоревого серым, то вновь сияло синевой. Песчаный берег был пустынен, нигде не спрячешься, и двое солдат тоскливо озирались по сторонам, пока три их товарища торопливо скидывали с себя одежду. Вот они сняли рубашки и повязали их тюрбаном вокруг головы. Солнце снова заслонилось растрепанным клочком серого облака, и голые тела покрылись «гусиной кожей».

Пора. Один из солдат попробовал ногой воду — холодная. Наступило неловкое молчание перед расставанием. Двое провожатых на минуту перестали думать о том, как вернутся назад, спрашивая себя, доберутся ли эти трое.

— Не унывай, шампанцы! — бодро улыбнулся один из пловцов. — Где наша не пропадала!

— Удачи тебе, Пьер! — отозвался солдат с изможденным лицом и обвисшими усами. — Удачи вам всем!

Трое, зябко поеживаясь, вошли в воду и поплыли. Двое оставшихся, подхватив их одежду, побежали назад, торопясь добраться до ближайших зарослей кустарника. Оттуда они снова посмотрели на море — три белые точки были уже далеко от берега.

— Alarm! — раздался резкий крик, сопровождаемый мушкетным выстрелом.

Беспорядочную стрельбу оборвал властный окрик командира. Послышалось несколько приказаний, отданных отчетливым голосом, и английские солдаты засуетились на берегу, сталкивая в воду шлюпку. Гребцы сели на весла, командир поместился у руля.

…Холод пробирал до костей. Дыхание перехватывало. А тут еще и не на шутку рассерженный ветер начал гнать волну. Одного из пловцов накрыло с головой, он вынырнул, взмахнул руками, хотел что-то крикнуть, но снова ушел под воду и больше уже не показывался. Пьер оглянулся в замешательстве, но останавливаться было нельзя: сзади быстро приближалась английская лодка, за ней еще одна. Командир, поднявшись на корме, выстрелил в воздух. Пьер поплыл вперед.

— Не могу больше! — прохрипел его товарищ. Он замахал руками, высовываясь из воды, и срывающимся голосом закричал: — Эй! Эй! Ко мне!

Англичане подошли к нему, подняли весла, и, что-то лопоча и смеясь, стали вытаскивать француза из воды. Тот посинел и громко стучал зубами от холода.

— Что вы с ним возитесь? — грубо крикнул офицер со второй, поравнявшейся с ними лодки. Он разрядил в пленника пистолет и велел своим гребцам: — Догоняйте третьего!

Впереди отчетливо вырисовывалась кромка берега, но тут над головой Пьера засвистели пули. Он набрал побольше воздуху, нырнул и поплыл под водой. Какая-то рыба укусила его так, что он чуть не вскрикнул. Когда перед глазами стали расплываться красные круги, Пьер вынырнул. Правда, далось это ему нелегко: намокшая рубашка тянула голову книзу, он здорово нахлебался воды. Хотел было дать себе отдых, но сзади послышалось: «Вон он!» — и выстрелы. Он снова нырнул. Так продолжалось несколько раз, пока, наконец, англичане не потеряли его из виду, решив, что он утонул. Прибрежной волной Пьера выбросило на песчаную отмель. Из последних сил он пополз вперед, чтобы его не утянуло обратно, и, вцепившись окоченевшими пальцами в первый кустик травы, потерял сознание.