теплый и влажный язык и прикрываю глаза. Тело словно миллиарды микроскопических иголочек пронзают. Как я буду жить без его поцелуев целых два месяца?

Со сцены доносится знакомая песня. Максим отрывается от моих губ, но рук не размыкает. Прижимает меня к себе, заглядывает в глаза и подпевает. На английском, но я неожиданно понимаю. Все до единого слова понимаю и мысленно перевожу.

Пусть все против нас, я знаю, что все будет хорошо. Просто держи меня за руку и будь моей девушкой, а я буду твоим мужчиной. В твоих глазах я вижу свое будущее.[1]

Боже, как это романтично. У меня земля из-под ног уплывает, но Макс меня крепко держит, и поет очень красиво. Я не знаю слов этой песни, поэтому только слушаю и гляжу на него восхищенно. Низкий бархатистый голос действует, как гипноз. Ничего вокруг не вижу, только любимое лицо. Целую его, покрываю короткими поцелуями.

— Поехали домой, моя славная Элли, у нас последняя ночь, — вздыхает Макс, поглаживая меня по спине.

Слезы прорываются, не могу их больше сдерживать. Плачу, уткнувшись лицом в его плечо.

— Не говори так! Она не последняя. Мы же встретимся на Бали? Пообещай прилететь, что бы не случилось.

Макс берет мое лицо в свои руки, проникновенно смотрит в глаза:

— Мы обязательно встретимся. Что такое может случиться?

— Не знаю. Вдруг самолеты летать перестанут, — всхлипываю. Это одна из сотни страшилок, крутящихся в моем паникующем мозгу.

— На кораблике к тебе приплыву. Найду способ, не волнуйся, — улыбается и смотрит снисходительно, как на маленькую. В его холодных синих глазах сейчас столько тепла.

— А вдруг ты не захочешь? Передумаешь? Влюбишься в кого-то… Не знаю! В жену свою, например, — называю самую страшную из страшилок. — Чисто теоретически такое ведь возможно? Как думаешь?

— Я о таком не думаю, Лиза. Чисто теоретически и ты можешь влюбиться. В Костю, например.

Взгляд его меняется, настолько острым становится, что пораниться можно.

Тоже меня ревнует. Костик вроде друг, а постоянно подливает масла в огонь, а тут еще Лерка.

— Мне кроме тебя никто не нужен. Разве ты не видишь? Я однолюб!

Макс стирает пальцами слезы с моих щек и улыбается:

— Поехали, однолюб.

Берет меня за руку, ведет к выходу. Я немного теряюсь. Не то, чтобы ждала от него признания, но мне хотелось его услышать. Момент казался подходящим.

Свободных такси у входа не оказывается. Пока Максим вызывает машину, я обращаю внимание на тату-салон, находящийся по соседству. Несмотря на поздний час, в нем еще горит свет, у двери курит худощавый парень. Его шея и руки плотно забиты татухами, губы выпускают дым то тонкой струйкой, то колечками.

— Извините, вы еще работаете? — обращаюсь к нему громко.

Он обрачивается, внимательно осматривает сначала меня, потом Макса и понимающе улыбается:

— Парные тату хотите?

Я подхожу ближе, чтобы не кричать.

— Сможете набить мне пикоруа? Это такой знак, похожий на бесконечность. У моего парня уже есть, я тоже хочу.

Выбросив окурок, он кивает на дверь:

— Милости прошу…

_____

[1] Перевод песни Эда Ширана «Perfect»

Глава 34

Небо с утра налилось свинцом, потемнело и посерело в цвет моего настроения. Я знала, что прощаться будет больно, не ожидала, что настолько. На физическом уровне изнываю, словно заболела чем-то страшным и неизлечимым.

Мы не отлипали друг от друга всю ночь. Бесконечно обнимались, шептали нежности сквозь сон. Утром Макс разбудил меня ласками и любил необычайно чувственно и долго, подарил новое по ощущениям удовольствие. Казалось, я умерла в его руках, а потом воскресла, но святой не стала, точно нет. Первое, о чем подумала, когда пришла в себя — как я теперь без этих оргазмов? Макс подсадил меня на секс с собой, как на наркотик.

В здании аэропорта оживленно, повсюду очереди. Мы приехали впритык и бежим. Таксист попался нерасторопный, все красные светофоры поймал, потом час тянулся в пробке на выезд из города. У Макса колено дрожало от напряжения. Он ненавидит опаздывать, у него какой-то пунктик по этому поводу.

Марию привез Костя, они ждут нас у стойки регистрации. Поправив на плече рюкзак, Доронин берет меня за руку и сплетает пальцы, второй рукой толкает чемодан. Я торможу нас посередине зала, висну у него на шее. Еще какие-то минуты и мы расстанемся на долгие два месяца. Точнее — шестьдесят четыре дня. Сейчас мне кажется, что это очень много и столько я не выдержу.

— Опаздываю, котенок, нужно торопиться, — говорит Макс, обнимая за шею.

Я шиплю и отстраняюсь. Задел рукой мою татушку, она прямо под линией волос на шее сзади, совсем маленькая, но печет ого-го как.

— Болит? Как домой приедешь, сними пленку и обработай антисептиком, потом мазь наложи, поняла? — сдвигает брови Доронин.

Он пытался отговорить меня делать татуировку. Уверял, что мое тело — это шедевр и портить его противозаконно. Я остроумно пошутила, что всего лишь ставлю на обратную сторону шедевра печать его владельца. Мастер тату шутку оценил и пообещал шедевр улучшить. Сделал аккуратно, мне понравилось.

— Все заживет, не беспокойся. Зато теперь мы связаны навечно, — отодвигаю воротник толстовки.

Место очень чувствительное, любые касания мне остро неприятны, но мысль о том, что означает эта татушка — лучше любого обезболивающего. Макс тоже набил на руке пикоруа, еще один, лично мой. Мы сделали парные тату в первом попавшемся салоне, ночью. Двое сумасшедших.

— Идем, Лиза! Мне еще багаж сдавать, — бурчит Доронин и идет дальше.

Я следую за ним. Что еще остается?

Всю дорогу до аэропорта смотрела на дождевое небо и молила мироздание обрушить на полуостров шторм или ураган. Такой лайтовый, чтобы без жертв и разрушений, но самолеты отменили, хотя бы до утра. Чтобы еще одну ночь побыть рядом с ним, всего одну…

Не помогло.

— Может, ну ее, эту Кенгурятию? Оставайтесь! У нас тут тоже много солнца и безумные сумчатые по дорогам не скачут, — пытается пошутить Костя, стоя с нами в очереди на сдачу багажа.

— Зато парнокопытных хватает, — парирует Макс. — Только что ехали с одним. Объясняю, что опаздываю, прошу перестроиться в левый ряд, этот дундук назло плетется в правом.

— Дал бы ему в бубен для ускорения. Делов-то! — смеется Костя.

Ему одному весело. Макс хмурится, то и дело сверяя документы, я обхватила его за предплечье и еле сдерживаю подступающие слезы. Маша тоже грустит. Ни слова не проронила после того, как сквозь зубы поздоровалась. С того уикенда в отпускном доме Бариновых мы не общались, она постоянно жила у тетки.