Когда я несколько дней спустя готовила себе на кухне завтрак, в доме стояла удивительная тишина. Я ела хлопья, прислонившись к кухонной столешнице, чувствуя, как мраморная поверхность холодит мне поясницу там, где откровенный пижамный топик-жилетка не совсем доходил до штанов. Я положила миску в раковину с посудой, оставленной после завтрака соседями. Лекции были уже в разгаре, и все, похоже, слишком торопились, чтобы загрузить посудомоечную машину. С легким уколом вины я поняла, что даже не знаю, где именно стоит эта машина, и, наверное, последние несколько дней ее запускала исключительно Элли. По какой-то причине это меня разозлило, словно она выиграла еще один раунд в состязании, о своем участии в котором даже не подозревала. Я нашла посудомойку – ребята, это совсем нетрудно – и начала ополаскивать скопившиеся в раковине тарелки, прежде чем загрузить их в машину. Я открыла кран до отказа, и струя холодной воды ударила в тарелку, окатив меня от ключиц до пояса.

– Бесподобно, – пробормотала я, отдирая пропитанный водой топик от тела. Он упорно лип к груди, и, несмотря на весь дискомфорт, я криво улыбнулась, подумав, как бы обрадовался Майк, увидев это импровизированное состязание.

Я все еще возилась с топиком, когда дверь кухни бесшумно открылась и вошел Дэвид. Его глаза сразу все заметили, включая откровенный наряд, подчеркивавший мою полную грудь с вызывающе торчавшими из-за холодной воды сосками.

– Интересный видок, – заметил он не выдававшим совершенно никаких эмоций тоном, однако открыл ящик и бросил мне маленькое махровое полотенце для рук. – Держи.

Я кое-как промокнула топик, пока он наливал чайник и доставал с полки кружку.

– Кофе?

Я кивнула, внезапно смутившись, что оказалась с ним с глазу на глаз, и это не имело абсолютно никакого отношения к состоянию моей одежды.

– А Элли еще наверху? – спросила я и тут же мысленно выругала себя за то, что упомянула ее в тот единственный момент после моего заселения, когда мы остались наедине.

Он улыбнулся, и у меня екнуло сердце, потому что именно эту улыбку я помнила.

– Она стремится получить диплом с отличием, и она своего добьется. Никогда еще не встречал человека, который бы так вкалывал.

– Рада за нее, – ответила я и, на удивление, сказала это искренне. Мне нравилась его подружка или то, что я о ней знала, хотя, надо признать, знала я немного. Что мне в ней не нравилось, так это то, что она была его подружкой, что относилось бы и к другим, если уж на то пошло. – По-моему, мне надо заставить себя снова войти в рабочий ритм. В Калифорнии к учебе относились снисходительнее, – призналась я.

Дэвид протянул мне кофе, и я тщательно следила за тем, чтобы наши руки не соприкоснулись. Я уже поднесла чашку к губам, когда он негромко спросил:

– И как же вышло, что ты на год уехала в Америку? По-моему, ты говорила, что, когда поступишь в университет, останешься там на все три года.

Кофе обжег мне язык и нёбо, но я осознала это гораздо позже. Я посмотрела на него поверх ленивых струек пара, поднимавшихся над чашкой, широко раскрыв глаза от изумления.

– Так ты помнишь? – спросила я еле слышным шепотом, словно мы переговаривались в церкви. – Ты знаешь, кто я? Ты меня вспомнил?

Он чуть заметно покачал головой, словно не веря в то, что я задаю ему подобные вопросы.

– Конечно, вспомнил, Шарлотка. Ты не из тех, кого легко забыть.

Я открыла и тут же закрыла рот, поскольку не знала, что ответить. Он внимательно рассматривал меня. Он не только знал, кто я, но и помнил то, что я говорила ему в те долгие часы, когда мы оказались отрезанными от мира. Он даже вспомнил дурацкое прозвище, которое дал мне. Я посмотрела ему в глаза, а потом непроизвольно перевела взгляд на его губы. Интересно, что еще он помнил.

– Я не хотел ничего говорить в присутствии остальных… не хотел ставить тебя в неловкое положение.

Я осторожно кивнула.

– Понимаю. Спасибо.

Он вдруг заерзал на стуле и опустил взгляд в кружку с кофе, словно на керамической поверхности был написан сценарий того, что он захочет сказать дальше.

– А еще я подумал, что необязательно говорить Элли о том, что мы раньше уже встречались… – Он умолк, но в его словах остались вопросительные интонации. Он спрашивал меня, можно ли сохранить в тайне нашу случайную встречу. Я на мгновение закрыла глаза, медля с решением точно так же, как зависла на краю обрыва, когда у меня за спиной по склону горы неслась ревущая снежная стена.

– Безусловно, если это доставляет тебе какое-то неудобство… ну, тогда я всем все объясню. Мне просто показалось, что было бы куда проще, если бы мы оставили при себе все, что произошло в тот день на горном склоне. Ведь прошло так много времени.

Я изо всех сил старалась не подавать виду, что прекрасно понимаю, о чем он говорит. Я считала подтекст, словно он был выделен неоновым маркером. Ему не следовало переживать, я уже совсем не та романтичная наивная девчушка, на помощь которой он бросился пять лет назад. Он повзрослел и не хотел подвергать свои теперешние отношения опасности откровениями об удивительной и неожиданной симпатии, которая выросла, словно изящный кристалл, из окружавшего нас в горах снега, и почти так же быстро растаяла, как только мы оттуда вернулись.

– Конечно, – согласилась я, пытаясь непринужденно пожать плечами. – Считай, что все забыто.

По его лицу прошла едва заметная судорога, и, хоть убей, я не смогла понять почему. Я ведь ответила согласием на его просьбу. И все же, если бы я не знала, что к чему, я бы решила, что он был почти разочарован тем, что я так легко сдалась.

Если учесть, что Дэвид желал предать этот инцидент забвению, его поведение казалось странным, поскольку он с непонятным упорством возвращался к нему.

– И что, лодыжка у тебя зажила? Ты вроде бы не хромаешь или что-то еще.

Я выставила из-под стола голую ступню и покрутила ею, чтобы он убедился, что с нею все в порядке.

– Перелом оказался простым, и все прекрасно срослось, – сообщила я ему, но потом поняла, что эти слова в равной мере относились к нашим мимолетным отношениям. Там тоже все обошлось без осложнений, чего нельзя было отрицать. Но, к сожалению, я не думала, что у меня все зажило так же хорошо, как и у него.

– А ты еще катаешься на лыжах?

– Да. Почему бы и нет. Тогда произошла чудовищная случайность, которую невозможно было ни предсказать, ни контролировать. – И снова мои слова можно было легко соотнести с чем-то бо́льшим, нежели просто со снежной лавиной.

– Так значит, мы договорились, да? – спросил Дэвид, и голос его вдруг прозвучал куда менее уверенно и убедительно, чем раньше. Мне почти казалось, что близость ко мне вновь превращала его из взрослого мужчины в девятнадцатилетнего юношу.

– Абсолютно, – заверила его я.