— Леонидас, кофе остыл. Замени чашки, — услышал я рядом, и это помогло лучше любой таблетки. Кровь сошла вниз, мозг освободился от ее избытка и сердчишко заколотилось в привычном ритме. — Вам же было сказано: в течение шести последних месяцев каждый ваш шаг был под контролем СОС. Уже из этого следовало сделать вывод о том, что нужно быть предельно лояльным организации, которая знает столько ваших секретов, сколько неизвестно, пожалуй, вам самому. Что-то вы забываете за минованием надобности помнить, а компания не забывает ничего.

Лакей вошел снова с подносом, и тот снова дымил. Зайдя слева, он наклонился и поставил поднос на стол. Меня обдало ароматом цветочного лосьона после бритья, и я невольно повернул в сторону Леонидоса голову. И подумал о том, что, окажись он в другом месте в другое время, мог бы стать героем какого-нибудь сериального мыла. Но секунду спустя изменил свое мнение, потому что увидел плохо выбритый кадык.

Вряд ли такой чистоплотный снаружи и невнимательный к себе внутри молодой человек мог заинтересовать приемную комиссию ГИТИСА…

Немой Леонидас, виновато улыбаясь, чувствуя, видимо, свою лакейскую вину за то, что кофе остыл, суетливо расставлял блюдца и цокал по ним чашками.

Я сгреб со стола лежащее рядом с бумагами Молчанова шило и с размаху всадил его в бедро не подозревающего о таком коварстве Леонидоса.

От боли и ужаса он открыл рот, но не издал ни звука. Лишь руки его тряслись от неожиданности и зрачки разошлись от болевого шока.

— Немой, немой, — подтвердил Молчанов, и я вгляделся в его зрачки…

В них, как на экране кинотеатра, демонстрировался жуткий фильм. Вот у подъезда серого, неприметного здания в девять этажей останавливается машина. Из нее выходит очень похожий на Леонидаса человек, говорит тому, кто остался в машине: «Я понял, понял»… Поднимается на второй этаж, звонит в дверь и говорит хозяйке: «Здравствуйте, я из СОС. Руководство пересмотрело свое решение о вашем увольнении». Так он оказывается в квартире. А через несколько секунд, захватив голову женщины, вонзает ей в шею лезвие. Кровь хлещет из разверстой раны, но человек бросает тело на пол и выходит. На выходе он сталкивается плечо в плечо с кем-то, вошедшим в подъезд, извиняется и садится в машину. Кроме молодого человека в дверях подъезда, его никто не видел, но этот свидетель не страшен, потому что свидетель скоро сделает все возможное для того, чтобы стать подозреваемым.

Вырвав из раны шило, Леонидас морщится, бросает на меня не очень теплый взгляд и уходит, бренча подносом.

Я глупец. Я слабак. Мне противостоят гении. И им ничего не стоило убедить меня в том, что к убийству Марины из статистического я имею отношения больше, чем кто-то другой. И даже теперь. Когда не сказано ни слова, но ясно, что преподан еще один урок, Молчанов не выдал себя ни словом, ни жестом. А я — дурак, оставшийся наедине с трупом женщины.

Они убрали из-под моего носа человека, единственного, пожалуй, человека, который мог бы указать юристу Чекалину правильную дорогу.

И я вспомнил красивую, славную девушку Кристину, имя которой не произнес, потому что не желал ей беды…

Так закройте же рты все, кто заявлял о ненужности главы девятой второй части этой книги моей жизни!

Первая часть не представляет для описания никакого интереса, в ней были велосипед, «удовлетворительно» за поведение (я помню, как сжимала челюсти моя классная руководительница, выводя это в ведомости), игра в «чику» на деньги и первый секс с пионервожатой в пионерском лагере. О последнем, как начале второй части романа моей жизни, я не упоминаю сознательно, поскольку он не вписывается в острый сюжет повествования. После контакта с вожатой моего отряда в лагере «Юный ленинец» во мне родилось убеждение, просуществовавшее до тех пор, пока СССР не превратился в Россию и секс не был легализован: женщину можно либо любить, либо заниматься с ней любовью.

Я не могу не думать о проституции и часа, и не потому я так озабочен ею, что во мне пылает неуемный сексуальный пожар! Я вспоминаю и вспоминаю о продажности, потому что, едва делаю шаг, как тут же встречаю любезно предлагаемые мне услуги различного характера. И не только гетеросексуального. Видел ли я в СОС кого-то, кто не был бы предан компании, как «мамке»? Отдавая себя целиком и душой и телом, работники и работницы этой компании-монстра готовы на все. Зачем девочке Кристине сразу после нашего разговора идти к Молчанову и передавать содержание нашего разговора? Она внештатный сотрудник СБ? Тогда следует заподозрить, что СОС — это филиал СБ СОС. Милая, душевная девушка, от которой пахнет и невинным цветением яблони, и свежестью весеннего ручейка, девушка, которую возможно заподозрить лишь в убийстве подснежника, впервые, наверное, за все время своей работы встретив порядочные настроения, встает со стула в моем офисе и, ничуть не сомневаясь, идет к человеку, который был первопричиной увольнения ее бывшей сослуживицы — Марины. Появление креативной Галы едва не смело ее на пол от ужаса, и я видел, как она снова превратилась в человека, когда Гала была с позором выставлена. Но едва Кристина вышла за дверь, она тут же почувствовала непреодолимое желание торопиться на этаж, где расположен офис Молчанова.

И теперь я с чистой совестью могу дать Кристине такую характеристику, если в будущем, конечно, меня кто попросит это сделать: «Проститутка экономкласса. В общении с сослуживцами отзывчива, правильно реагирует на критику. Руководству отдается без тени сомнения. Беспощадна к врагам компании, хотя не понимает этого. Возможен выезд к клиенту». В принципе, эту характеристику можно распечатать на принтере в количестве нескольких тысяч штук, оставив чистой графу для имени и фамилии. При необходимости в чистое поле можно вписать имя многих, кто проработал в СОС больше трех месяцев, потому что три месяца — это тот испытательный срок, на который принимается новый сотрудник. Если СБ во главе с Молчановым и директор департамента по истечении девяноста дней разглядят в работнике правильный стерженек, они поставят визу, и эйчар заключит с работником новый трудовой контракт. Мне следовало принять это во внимание, перед тем как демонстрировать Кристине правильные человеческие устремления.

В этой компании знают, чем увлечь сотрудника. Безошибочность выбора подходов к слабостям каждого отдельно взятого фигуранта гарантирует его повиновение. И ассортимент способов давления неисчерпаем. Не подошел один — всегда есть под рукой другой. Тот не заработал, найдется третий. Я не самый лучший объект для давления. Но меня сделали в лучших традициях СОС. Я получил все, о чем даже мечтать не может среднестатистический москвич: квартира и т. д. Но новый работник не понял смысла подарков, и СОС вынуждена была ему разъяснить. Казалось бы, достаточно было одних фотографий с лифтером. Под прессом такого компромата не устоит даже убежденный стоик. Но невероятно тупой Чекалин продолжил поиск правды в чужом монастыре. И тогда его повели в квартиру Маринки, чтобы он смог почувствовать запах крови в реальном формате. Раз уж этот запашок он не смог почуять с фотографий…

И когда стало ясно, что Чекалин не просто упрям, а чудовищно упрям, перед его носом на стол выложили другие карточки.