— Что с ним такое? — спросила Кира шепотом, сидя с Богуславским на корме. — Это опасно?

— Смотря для кого. Ну, чего ты так смотришь, родная? Я разве доктор чтоб диагнозы ставить?!

— Ты ведь бывал здесь раньше!

— И что с того? В тропиках столько заразы, что мозгов на нее не хватит. По симптомам явная лихорадка, каковой лично я знаю два вида: желтую и паппатачи. Первая хуже, вторая — проще, но тоже не сахар. Раньше считалось, что заразиться можно от болотных испарений, миазмов, если ими дышать. Глупые были люди, потому и мерли сотнями в таких вот местах.

Ответом стала тишина. Богдан, налегая на весло, двигал громаду вперед, вода журчала под днищем, где-то вдали тоскливо кричали птицы. На острове, справа по курсу, разлеглось на солнышке очередное буро-зеленое бревно, не проявившее ни малейшей реакции на явление плота. Сытый? Вообще, за последние сутки крокодилы попадались на пути все чаще: лежали на берегу, ползали, плыли параллельно или перпендикулярно курсу, вытарчивая из воды гребнем. Очень скоро даже Кира перестала обращать на них внимание.

— А на самом деле, почему?

— Что? — пару секунд Богуславский соображал, о чем речь, потом вспомнил. — А, это! Так вот, причина у большинства лихорадок одна единственная — насекомые. Комары и прочие москиты. Кое-чем можно заразиться через воздух, или через телесный контакт, но это не наш случай. Про эболу слыхала когда-нибудь?

— Это которая в Африке?

— Точно. Кровь бежит в три ручья, из глаз, из ушей и даже оттуда, где дырок нет.

— Сам видел?

— По телевизору. Мне хватило.

— А эта… которая у Дмитрия Константиновича… она лечится?

— Вирусные хворести вылечить невозможно, даже банальный грипп. Ждать надо, пока само пройдет. Сбивать температуру, создавать условия и молиться, чтобы печень не шибко пострадала. Иди, кстати, взгляни, как он там…

Новую ночь, как и две предыдущие, встретили в заякоренном состоянии. Причалив к очередному островку, набрали коряг и сухой травы, отплыли подальше, сбросили на дно обвязанный лианами корявый камень. Редчайшая для болот вещь найдена была случайно и ценилась сейчас Богданом куда дороже золота. Оторвется булыжник, и перспективы перед путниками возникнут самые заманчивые: либо нырять за ним ТУДА, либо вовсе без якоря обходиться. На привязь вставать у берега, рискуя заполучить на палубу множество незваных гостей. С учетом изложенного, лианы Богуславский менял ежевечерне, растертые выкидывал, свежие наматывал на камень в три слоя, прихватывая морскими узлами. Так и сегодня сделал. Бухнул заарканенный минерал в воду (определенно, глубже пятнадцати метров), убедился, что плот стоит крепко и плыть никуда не собирается. Сварили наловленную загодя рыбу, бульон, на всякий случай, вылили (а вдруг ядовит), пожевали без аппетита. Суханова кормить пришлось едва ли не силой — плохо было Дмитрию Константиновичу. Лежал пластом в шалаше, облизывал пересохшие губы, матерился вяло.

— Не надо его пичкать, если организм не принимает, — заявила Кира с неожиданной уверенностью. — Мы на курсах первую помощь проходили, так что знаю, о чем говорю. Лучше ему чайку сладкого сделать.

Богдан, слегка удивившись, пожал плечами, но оспаривать не стал. Ждала его на этот вечер еще одна обязанность — истинно мужская и традиционная. Добыча еды. Учитывая нездоровые вкусы местных крокодилов, огонь на корме больше не разжигали, а вместо остроги Богуславский использовал примитивную рыболовную снасть. Кусок лески с крючком и насаженными внутренностями все тех же рыб. «Зарядить» сейчас импровизированную жерлицу, вскипятить чаю, которого так добивается Кира. И спать! При всех недостатках спокойного плавания имелось у него важнейшее достоинство — возможность отдыхать, не глядя себе под ноги, и не ожидая каждую секунду пакостных сюрпризов. Гладкая палуба, хорошая видимость, оружие под рукой. Мой дом — моя крепость, знаете ли.

…Пробудившись ночью, Богдан не сразу понял, где находится. Темно вокруг. Чья-то осторожная рука скользит по его плечу, готовясь в лицо вцепиться, или просто погладить.

— Богдан? Проснись, Богдаша, — громкий шепот принадлежал определенно Кире, и эротизма в нем не ощущалось, увы, ни малейшего. — Проснись, там такое!..

Рядом тяжело заворочался во сне Суханов, и телохранитель решил в загадки не играть. Вылез вслед за Кирой из шалаша, огляделся. И замер.

Метрах в пятидесяти от плота колыхался над водою сноп зеленоватого фосфоресцирующего тумана. Двигался, словно кобра под дудочку дрессировщика, удлинялся и укорачивался, менял ежесекундно форму, принимая очертания то человеческой фигуры, то дерева, а то и вовсе чего-то неясного, пугающего. Тишина при всем при этом абсолютная — ни плеска воды, ни дуновения ветерка. Лунный свет и… туман.

— Маму вашу так… — произнес Богуславский шепотом, как и положено простому смертному при встрече с необъяснимым. Произнес, ощутив на плече цепкие Кирины пальчики.

— Тихо! Услышит ведь!

Словно отвечая на эту реплику, зеленоватый столб прекратил колыхаться, потом, вдруг, сорвался с места и улетел, исчезнув за дальним островом. Умчался как обычный клочок тумана под ураганным ветром — если забыть, что вокруг полный штиль.

— Вот только не спрашивай меня, что это было такое, — предупредил Богдан, усаживаясь прямо на палубу. — Может, мираж, может — марсиане. А возможно, та самая исчезнувшая форма жизни, о которой ты мечтала. Пускай Толя Карпенко от зависти облезет со своими гориллами…

— Кто?

— Да так… ты его не знаешь, — хмыкнул Богуславский, окончательно приходя в себя. — Иди, покемарь, а я уж до утра не усну.

— Мне, вообще, тоже не до сна, посидела бы с тобой. Или хочешь один остаться?

— Хочу, — кивнул телохранитель, уловив плеснувшуюся в глазах девушки обиду, но тон смягчать не пожелал. Не до того ему было сейчас.

— Спокойной ночи…

Следующих несколько часов Богдан провел на палубе с карабином в руках, но ничего больше не увидел.

* * *

Четверо с лишним суток на воде — много это или мало? Все зависит от условий. Одно дело, скажем, шикарный океанский лайнер или даже речной теплоход: сервис, рестораны, отдельные каюты. Публика, скучающая на палубе, живописные виды, новые впечатления. Красота, короче! Не заметишь, как и время пролетит.

Экипаж самодельного плота, одолевающий тропические болота, ощущал ситуацию несколько иначе. Под другим, так сказать, углом зрения. Провонявшие тиной и рыбой, с лицами, почерневшими от солнца и распухшими от укусов мошки, потерявшие за эти дни почти всякую связь с цивилизацией. Уставшие не столько от работы, сколько от скуки и отсутствия новых впечатлений. Только весло, только вода, только шалаш. Плавание в горячем пекле, ночевки во влажной духоте испарений. И вновь плавание. Чтобы вовсе уж не закиснуть, каждый искал себе дело сам, в меру сил, возможностей и таланта. Кира пыталась стирать одежду — от болотной воды та становилась, кажется, еще грязнее, а потому нужно было «под занавес» облить ее кипятком. Видимой чистоты не возникало, зато некоторый психологический комфорт налицо. Воду для кипячения брали, естественно, из того же болота, а дрова находили на островах. Богдан, вынужденный часто причаливать, ничуть против этого не возражал. Гигиена — прежде всего. Сам проводил основное время все с тем же веслом в руках, а потому скучать им обоим (веслу и Богдану) было особо некогда. Рыбу еще ловил, вечером и ночью. Первая шла в общий котел, вторую телохранитель потрошил, натирал солью (остаток НЗ) и вялил на палубе. Даже Дмитрий Константинович, все еще болезный, без дела лежать не хотел — промыслом кустарным занялся. Осматривал найденные коряги и обрабатывал здоровенным своим кинжалом. Изделия получались разнообразнейшие, от крокодила и Эйфелевой башни до гигантского искривленного фаллоса (опять!), увидев который Кира совсем уж хотела покраснеть, но передумала.