Серов также «предупредил об использовании противником националистических групп для раскола политико-морального единства народных демократий». Он сказал, что «основным источником вербовки вражеских агентов являются реакционные эмигрантские организации. Опираясь на эти организации, осуществляются провокации и антидемократические вылазки против стран демократического лагеря. По этой причине важен обмен информацией и координация действий».

С целью нейтрализовать усилия американской и английской разведок, советская делегация настойчиво призывала «приобретать источники в руководящих кругах и политических партиях капиталистических стран, которые могут добывать документальную информацию по широкому спектру основных разведывательных вопросов. Очень важно получать информацию о состоянии мобилизационных планов, потому что в современных условиях, когда войны не объявляются, каждый час имеет решающее значение». Не менее важно, как считала советская делегация, «выявлять и использовать противоречия между империалистическими государствами в политической, экономической и военной областях». Советская делегация выразила интерес к таким вопросам, как активные мероприятия, контрразведка, получение научно-технической информации и создание нелегальных резидентур[46].

Руководитель одной из делегаций посетовал на то, что отсутствие прямых связей с MfS ГДР тормозит работу против враждебных центров в Западном Берлине и Западной Германии. Делегация ГДР рассказала об особых проблемах Западного Берлина и ФРГ и сделала несколько предложений для улучшения взаимодействия, включая «обмен политическими и оперативными материалами (общего характера), нанесение концентрированных ударов по враждебным центрам в Западной Германии и координацию деятельности на границах ГДР с Польшей и Чехословакией». В заключительном выступлении Серов согласился с тем, что специальные службы народных демократий должны установить контакты с MfS ГДР, а в Берлине следует создать особую группу для обеспечения таких контактов[47].

Двусторонние переговоры делегаций КГБ и ГДР проводил генерал-майор Панюшкин, руководивший внешней разведкой, тогда Первым Главным управлением КГБ. С точки зрения советской делегации, MfS должно было сконцентрировать свои усилия в основном на Западной Германии и Западном Берлине, но то же самое касалось СССР, Польши, Чехословакии и Венгрии. Уровень и направление работы каждой разведки должны быть определены отдельно для каждой страны. ГДР должна была создавать нелегальные резидентуры в наиболее уязвимых объектах, а контрразведки стран народной демократии – сконцентрироваться на внедрении в эмигрантские организации в Западной Германии[48].

Во время дискуссии делегация ГДР заявила о необходимости проводить операции во Франции для освещения обстановки в Сааре. Это особенно заинтересовало БОБ, которая оказалась в состоянии в течение нескольких лет следить за работой Главного Управления разведки ГДР в Сааре с помощью нелегала, ставшего агентом-двойником в самом начале операции[49]. Двусторонние переговоры завершились требованием ГДР четко определить, как будет строиться сотрудничество с органами государственной безопасности стран народной демократии. Тогда было согласовано, что оперативные группы других стран не будут действовать на территории ГДР без согласия MfS ГДР[50]. Такая демонстрация блоковой солидарности была скорее видимой, чем реальной. Несмотря на то, что в докладах КГБ даже намека нельзя найти на какое-то несогласие, последовавшие вскоре события явились суровой проверкой этой солидарности и верности некоторых восточноевропейских партий Советскому Союзу.

Неприятности начались во время XX съезда КПСС в феврале 1956 года. В речи из двадцати тысяч слов Хрущев дал негативную оценку личности и правлению Сталина в таких выражениях, которые слушатели и представить себе никогда не могли. Эхо прокатилось по всему социалистическому лагерю. Вскоре партийная организация КГБ получила письмо из Центрального комитета с речью и реакцией на нее в разных странах. Если до тех пор сотрудники КГБ предпочитали воздерживаться от высказывания своего мнения по щекотливым внутриполитическим вопросам в присутствии других офицеров, чтобы избежать доноса, то после «тайной речи» почти все стали открыто интересоваться происходящим в стране. В это же время «руководство восточногерманских органов государственной безопасности ощущало еще большее смятение, чем офицеры КГБ». Необходимо отметить, что аппарат в Карлсхорсте получил от руководства ГДР негативную оценку антисталинской линии в речи: особенное возмущение вызывал у них тот факт, что Хрущев не счел необходимым поставить руководство ГДР в известность заранее, и Питовранов принял решение не отправлять доклада об этом в Москву[51].

Служивший в Берлине подполковник Петр Попов, источник БОБ из управления разведки в группе Советских войск в Германии, доносил об официальных разъяснениях и молчаливой реакции коллег. «Берлинский туннель», в марте 1956 года работавший полным ходом, тоже приносил интересную информацию: Генерал Гречко будучи делегатом съезда разговаривал на эту тему из Москвы с членами своей семьи по линиям, которые прослушивались БОБ.

Через несколько месяцев после XX съезда Хрущев отказался от плана осуществить военное давление на Польшу и принял новое руководство этой страны. Другое дело – Венгрия. 1 ноября Имре Надь – он стал Председателем Совета министров после открытого восстания, начавшегося в Будапеште в октябре, – все еще вел переговоры с советским послом в Венгрии Юрием Андроповым о полном выводе советских войск. Не добившись этого, Имре Надь объявил, что его страна выходит из Варшавского пакта и становится нейтральной. Утром в воскресенье, 4 ноября, советские танки вошли в Венгрию, подавив ее надежды на независимость.

Возможно, самая бурная реакция на подавление венгерского восстания наблюдалась 5 ноября в Западном Берлине. Западные берлинцы всегда с беспокойством относились к действиям Советов, боясь за собственную свободу, но на сей раз были потрясены, узнав, что Советы, согласившись вывести свои войска из Венгрии, снова ввели их в страну. Около ста тысяч возмущенных жителей прошли маршем протеста по проспекту 17 июня (бывшему Шарлоттенбургер-шоссе), и какое-то время казалось, что они проследуют дальше, к Бранденбургским воротам, и войдут в Восточный Берлин. В этот критический момент Вилли Брандту, недавно избранному бургомистру Западного Берлина, удалось отговорить толпы людей от дальнейшего следования. Его руководящая роль в этом событии принесла ему международную известность и признание.

Возмущение политически чувствительных западных берлинцев не нашло отклика в выступлениях их восточных собратьев. Жители Восточного Берлина, и всей ГДР, помнили урок 17 июня 1953 года и сохраняли спокойствие. КГБ в Карлсхорсте имел все основания быть довольным работой своего протеже – MfS – в этот период. Однако две службы безопасности во все время «холодной войны» ни на день не прекращали проверять границы своих взаимоотношений.