Стрелки снова спустились к реке и собрали свою кровавую жатву с упорно приближающейся массы вражеских солдат. Когда же шедшая впереди улорийская пехота начала продираться через ряды рогаток и рубить рыболовные сети, мы подожгли пропитанный нефтью песок. Картина ярко вспыхнувшей в ночи береговой линии была великолепна в своей мрачной величественности, но эффекта, сравнимого с засадой на наемников, не имела. Рельеф местности был не тот, да и люди – гораздо менее пугливые существа, нежели лошади, их таким фокусом в состояние паники не ввергнешь.

Так что все это были лишь временные меры, не способные надолго задержать наступление противника. И я это прекрасно понимал, потому и не стал биться «до последней капли крови» на берегу Славицы. Пусть даже кто-то скажет потом, что я проиграл эту битву – по факту итогового оставления поля боя. Плевать, мне мои люди еще нужны живыми и здоровыми.

Минометчики ушли первыми, артиллеристы едва успели унести ноги с полуострова за считанные минуты до того, как туда нагрянули переправившиеся улорийцы. Если бы не прикрывшие отход гусары, не избежать бы канонирам потерь.

Я ушел в числе последних, когда убедился в организованности отступления. День выдался тяжелый и длинный, но плодотворный. Неблагодарное дело – подсчитывать нанесенный противнику урон, но на четыре-пять тысяч мы его численность сократили. Еще пара таких дней – и вражеская армия растает, словно вешние снега. Только вот рек масштаба Славицы больше по дороге к Корбину не предвидится.

Люди устали, им требовался отдых, поэтому следующий день я объявил выходным. Естественно, после того, как арьергард нашей армии удалился от переправившегося противника на безопасное расстояние. Впрочем, улорийцы с союзниками были вымотаны не меньше нас и тоже не стремились нестись вперед. Они остались на берегу реки зализывать раны и готовиться к продолжению похода. Полагаю, теперь у них не должно остаться сомнений, что сумеют добраться до Корбина.

В этом не сомневался и я. Добраться-то доберутся, вот только в каком состоянии? Ну кто так воюет? Кто так готовит походы? Даже я, человек из двадцать первого века, изначально ничего в этом деле не смысливший, делаю это лучше признанных экспертов местного розлива. Хотя… Может, потому и делаю лучше, что боюсь ошибиться, перестраховываюсь, по сто раз продумываю детали? Ладно, время покажет, кто лучше, а кто хуже. Жаль, что условия на этот раз очень тяжелые и подстраиваться под них приходится на ходу.

В последние дни стояла жаркая сухая погода, так что можно было уверенно заявлять о наступлении полноценного лета. И сегодня с утра было очень жарко, но при этом в воздухе парило, что является признаком приближающейся грозы. И действительно, к полудню как-то быстро небосвод затянуло тяжелыми черными тучами, засверкали молнии, загремел гром. Порывы ветра становились все сильнее, быстро охлаждая прогретый воздух, а вскоре и вовсе разразилась настоящая буря со шквальным ветром и ливнем. Совсем же весело стало, когда ливень перешел в град.

Я флегматично смотрел на падающую с небес ледяную крупу из-за полога палатки. С одной стороны, разыгравшаяся непогода доставит массу неприятностей вторгшейся на нашу землю армии Яноша, с другой стороны, она досаждает и нам. Никому ведь не хочется ползать по грязи или скакать по степи под проливным дождем, тем более под градом. К тому же из-за непогоды задерживался мой выезд в главный город края.

Утром меня разыскал курьер, доставивший письма из столицы и от Натальи. В царском дворце продолжалась маразматическая вакханалия: фактически меня теперь обвиняли в нарушении приказа государя, но в то же время требовали сдерживать наступление улорийцев до прихода новой армии, которая сейчас спешно формировалась. И командующим этой армией опять собирались назначить престарелого генерала Веремеева, знакомого мне еще по неудачной первой Тимландской кампании. Черт побери, но почему же не Григорянского или, на худой конец, царевича Алексея? Впрочем, все понятно: кое-кто в столице считает обоих слишком подверженными моему тлетворному влиянию. Но хоть какая-то толика здравого смысла должна оставаться у этих умудренных опытом придворных интриг царедворцев? Неужели недостаточно примера с назначением Пчелинцева?

Кстати, они еще просто не знают, что я вызволил его из плена и посадил под замок в Корбинском замке, иначе бы уже пришло требование незамедлительно передать ему командование.

Ага, сейчас. Чтобы он профукал целый регион, взятый мною с боя? Нет уж, лучше я сделаю по-своему, на свой страх и риск. А там – будь что будет.

Но это еще было не все. Царевич Алексей сообщал о постоянных конфликтах с отцом по поводу принимаемых решений. Особенно бурные дебаты вызывали моя почетная ссылка и намечающийся контракт на скупку уппландского зерна. Последнее известие вызвало у меня тяжелый вздох. Как еще нужно объяснять людям? Это же элементарно: стань основным держателем урожая пшеницы на континенте – и Фрадштадт к тебе на коленях за хлебушком приползет! После этого возьми под контроль поставки мяса, корабельного леса, пеньки, серы и селитры, необходимых для производства пороха, железной руды для производства чугуна и стали – и все! Благословенные Острова быстро превратятся во второсортную державу! Они же – острова! Причем острова густонаселенные. У них с ресурсами беда! Ну так и ударь по поставкам этих ресурсов!

Интересная выходит ситуация. Когда мы все это вместе с царевичем Федором по полочкам раскладываем, все дружно кивают головами и соглашаются. Но как только нас рядом нет, все возвращается на круги своя, словно и не слышали никогда.

В общем, не нравится мне сложившаяся ситуация, наводит она меня на мысли либо о запредельной глупости, либо о лоббировании интересов другого государства, что в обоих случаях нехорошо. Кстати, то, что Алешка ругается, отстаивая наши с Федором идеи, тоже плохо. Иногда лучше не заострять лишний раз внимание на проблеме, чем выставлять противоречия напоказ. Не тот политический вес у младшего сына государя, чтобы продавливать вопросы такого уровня. Вот так и выясняется между делом, что весь процесс реформ в Таридии держится исключительно на Федоре Ивановиче. А ведь нельзя, чтобы политика целой страны зависела от воли одного-единственного человека, это признак слабости государственной машины. Увы, увы, в этом направлении работы просто непочатый край. Было бы у меня желание втягиваться в опасные дворцовые игры…

Хорошие новости в письме Алексея тоже были. Во-первых, состояние Федора значительно улучшилось, и никаких сомнений в том, что он поправится, уже не было. Во-вторых, в Корбине меня ждал специальный посланник с устным сообщением. То есть была информация, которую Алешка не доверил бумаге. Вот этот-то посланник и был причиной, по которой я решился покинуть расположение армии. Впрочем, в ближайшие два дня здесь управятся и без меня, а к тому времени, когда улорийская армия подойдет к стоящему у нее на пути Малоозерску, я вернусь для продолжения игры. Не думайте, господин Янош, что ваша жизнь после форсирования реки станет легче, ваши трудности только начинаются! Ставки у нас нынче высокие, как никогда. Плохо вот, что игру приходится вести, постоянно опасаясь удара в спину от отечественных «доброжелателей».