Я проталкиваюсь в центр танцпола, пользуясь всеми преимуществами всеобщей толкучки: шлепаю по задницам и перекидываю стрелы на ближайшего парня. Бекки замечает меня и начинает танцевать, тряся запястьями в ритм песни. Она выглядит абсолютно по-идиотски, как будто ее по-страшному скрутило судорогами.

— Как Сьюии? … Она ОК?

Ее голос повторяет темп музыки. Я поближе присматриваюсь к ней. Ее глаза совершенно черные, и вся нижняя часть лица подрагивает, но только когда я замечаю на заднем фоне ехидную физиомонию Кева, с придурочной лыбой, до меня доходит.

— Твоя подруга страдает хуйней, — говорю я, — ей надо как-нибудь отрезвиться и валить.

Протягиваю ладонь. Она вытягивает подбородок и изображает недоумение.

— Так, Кев сказал, чтобы ты мне сбросила. Вышибалы на входе запалили, как ты ходила в сортир, и он боится, что тебя станут обыскивать.

Она чуть ли не швыряет это в меня. Я щемлюсь назад, шатаясь от нервного возбуждения и хороших предчувствий на грядущую ночь. Хватит с меня этого бара и хватит с меня его.

Я нахожу ее в неработающем сортире, несчастную, склонившуюся над унитазом. Прямо судьба.

Обычно я стараюсь ходить в мужские. Частично потому, что там редко выстраиваются очереди, но главным образом потому, что туалеты чище. Девки это на хуй монстры. Но на сей раз у меня есть подозрение, что Кев, вероятно, потребует вернуть его добро, поэтому я шифруюсь в неработающем. И там-то я ее нашла. Хлипенькая маленькая Сьюи — ее выворачивает наизнанку. Прямо напрашивается, чтоб ее выебли. Она оставила дверь приоткрытой, поэтому я закрываю нас обеих и присаживаюсь на корточки возле нее.

Я убираю ей волосы с промокшего от рвоты лица, собираю на затылке в нечто похожее на хвост и складываю его на макушке. Она оглядывается на меня затуманенными глазами, беспомощная. Помещение ходит перед ней ходуном. Она схаркивает длинную и тонкую струйку прозрачной желчи, затем корчит всевозможные уродливые рожи, что всегда предваряют рвоту. Она еще сильнее сгибается над унитазом, так что несколько волосков случайно попадают в эту гадость, но выходит из нее только вонючая слюна. Видимо, это ее весьма огорчает, поскольку она принимается плакать, плеваться и причитать. Я пристраиваюсь сзади нее и медленными круговыми движениями растираю ей спину кончиками пальцев — мягкий лечебный метод, которому мама научилась в Индии; но вместо того, чтобы спровоцировать благотворное излияние, мой массаж оказывает противоположное действие и умиротворяет ее. Покашливание и нытье умолкают, ее плечи мягко опускаются. А потом она поворачивается и глядит прямо на меня. Так что я делаю то, что меня просят сделать ее глаза — задираю ей майку.

Вид ее обнаженной спины бьет меня как током, напрочь отрезвляя. Несколько мгновений голова совершенно пустая и все выплывает из фокуса. Вся ее спина покрыта серо-синими кровоподтеками, их десятки, прямо если скользнуть ей взглядом по спине, кажется, что там один сплошной синяк. Черный с серым, зеленым, красным, но в основном черный. Я опускаю майку на место.

С бешено колотящимся сердцем я достаю фасовку из сумочки и самым своим длинным ногтем подхватываю щедрую горку. Теперь думай, Милли, думай. Мне надо сходить привести Джеми. Ее подружку Бекки. Нет, Джеми — он знает, что делать. Возможно, он это уже видел. Возможно, поэтому он так сокращался, чтобы она благополучно попала домой. И вовремя. Пока ее папа…

Ее папа.

Ужасная омерзение вскипает у меня в животе. Мне надо сходить и позвать Джеми. Я бы сходила.

Если бы не была так близко от ее теплой узкой задницы, такой совершенной и зовущей. Если бы она не развернулась ко мне со слезами на глазах и не сказала то, что она сказала. Если бы она не попросила меня не останавливаться.

— Пшалуйста, не перештавай. Пшалуйста.

Вот что она сказала. Клянусь. И в ее глазах застыло столько взаимоисключающих эмоций — страх, вина, облегчение, желание; все они стремились разогнаться на полную, но сильнее всего горело желание.

Возьми меня, говорили ее глаза, возьми меня. И нежными руками я беру ее.

Я приподнимаю юбку на ее стройные бедра и стаскиваю трусики. Беру в каждую руку по ягодичке, два крохотных мячика и осторожно раздвигаю ей ноги. Ее крошечная желтовато-коричневая дырочка, пристроившаяся под прозрачной вуалью рыжего пуха ударяет мне в глаза словно тихий взрыв — безупречная и мягкая, слишком восхитительная, чтобы вторгаться в нее. Даже моими тонкими пальцами. Это будет неправильно. Это будет насилие. И вместо этого я прижимаю язык к теплой коже ее жопы. Я чувствую запах влаги внутри, готовой поглотить меня. Медленно проникаю в нее языком, и ее сопение стихает в довольное постанывание. Я подныриваю поглубже и нахожу губы ее пизды. Бережно нажимаю на них, растираю кончиками пальцев, заставляя ее течь прямо мне на ладонь и себе на бедра. Кокос успел снять всю сдержанность. Это кажется приятным, правильным и естественным, когда мой язык теребит ей пизду и лакает из ее податливой дырочки, и я забываюсь в омывающей меня греховности. Я жадно всасываюсь в ее хлюпающие створки, закопавшись в нее носом, пожирая ее, втягивая ее аромат, заглатывая ее влагу, желая проникнуть насколько возможно дальше. У нее вкус подростковой письки. Патока — теплая, густая патока, неиспорченная спермой и резиной. Чудесная юная писька. Я скольжу языком назад и вверх, по всей ее напряженной маленькой попке, снова ныряя в ее дырочку. Ее сфинктер затягивает как воронка, и под моим языком чувствуется легкое напряжение, когда он попадает и залезает. Глубоко, глубоко, глубоко в нее. И сейчас я начинаю просовывать пальцы ей в пизду, один за другим, пока, не считая большого пальца, вся моя ладонь оказалась на хуй в ней, одев ее тугую юную письку как перчаточную куклу. Никогда раньше не была внутри такой тугой штуки. Такой тугой и мокрой. И бесшумно она двигает моей рукой, раскачиваясь туда-сюда, заглатывая ее как самый что ни на есть нормальный, естественный предмет в мире. И вот этого вот я обалдеваю. У меня в пизде происходит прямо потоп, глядя на нее, эту юную блядешку, обожающую это, обожающую все вот это дело, спокойно дающую мне делать с ней все, что я на хуй хочу. И вот от этого вот я обалдеваю. Она часть этого — она дает мне. И когда кокос накатывает на меня, мои мысли уносятся прочь в некое темное грязное место, и я беспомощно думаю о грубых, тяжелых лапах ее отца, которые тоже трогают ее, трогают влагу между ног дочери, вдыхают сладкий аромат свежей пизденки. Я начинаю ебать ее реально жестко, и вскоре она содрогается, а все внутри нее сокращается и сжимается вокруг моей руки. Она исступленно кончает, всю меня перемазав, и я запускаю руку в свои промокшие трусы. Кокос стер со стенок мой пизды все ощущения, но клитор пылает. Несколько резких движений, и господи, я сейчас кончу, я кончу, когда моя рука вся внутри грязной девочки-подростка, которая дает мне. Она дает мне делать это с ней.

Мой оргазм притуплён химией, и я выхожу из нее, чувствуя себя пустой и обманутой.

Я поправляю платье и вспоминаю о камере у меня в сумочке. Мне надо сфоткать ее пизду. Мокрую и попользованную. Мне надо увидеть эту картину снова. Вспышка выстреливает, камера жужжит и стихает. Она оборачивает, и от выражения ее лица у меня опять перехватывает дыхание. Глаза широко распахнуты от ужаса, шока и обиды. Она прячет голову в ладонях и сползает на пол.