Нет! Ей понравилось это!

Понравилось — ей было очень хорошо.

Ты заставила ее кончить. Она кончила. А теперь убивает себя всеми видами оружия, какие только может на себя направить — виноватость, ненависть к себе, отрицание. Но ей правда, понравилось.

Я встаю и на мгновение ловлю в зеркале отражение своего лица, оно пылает от сожаления и секса. Мою руки, перепачканные густым клейстером пизды И кровью. Вытираю их об себя и выхожу за дверь в грохот музыки и мерцающих огней, и у меня в голове снова тишина и спокойствие — зато пизда до сих пор зудит и пылает от непогашенного оргазма. Я продираюсь к нашему столику сквозь море из тел. Головы Сина и Джеми раскачиваются в беседе. Мэлли и Кева нигде не видать, зато наконец-то материализовался Билли. Он широко машет мне рукой. Жжение в пизде усиливается так, что я с трудом хожу. Вычисляю мужской туалет, расположенный на другом конце зала, и шифруюсь в кабинке, где воздух отравлен запахом травы. Задвижки на двери нет, потому я прислоняюсь спиной к ней и задираю платье до бедер. Кончаю быстро, образ ее юной выставленной напоказ пизды запечатлелся на внутренней стороне моих век. Совсем не классный оргазм. Просто необходимая разрядка.

Я плюхаюсь на сиденье рядом с Билли. Он цепляется ко мне насчет школьниц.

— Сфоткала? — пристает он. — Ребята рассказывали, что у тебя какие-то чипатые фотки и все такое.

Джеми крепко закусывает нижнюю губу. Взгляд Сина светится сексом.

— Оттопыриваешься? — говорит Джеми, его глаза уныло горят мимо меня. Черт с ним — я пришла сюда не за ним. Что бы там его ни грызло, мы помиримся. Достаю сигарету из почти опустевшей пачки, Син перегибается через стол и подносит огонь. Наши взгляды смыкаются над длинным и блестящим языком пламени и на секунду вгрызаются в друг друга. Джеми видит это, врубается. Он встал.

— Отчаливаю, — улыбается он — но улыбка вымученная. Я отлипаю от пристального взгляда Сина и оборачиваю лицо к Джеми.

— Чем раньше, тем лучше и все такое, — подмигивает он, натягивая куртку.

Син смотрит на часы и выдает сочувствующую улыбку. Билли пробует уболтать его побыть еще, но он прощается, окидывает меня взглядом одного финального, испепеляющего осуждения и уходит.

Через пару секунд подрываюсь и я. Он не успел далеко уйти — «Лобстер-Пот», надо полагать, или, в худшем случае, стоянка такси. На улице резко похолодало, и в моих легких повисает ледяной и сырой воздух. Город мерцает на горизонте, сияющий и волшебный. Улицы кишат знакомыми детритами[10]— легкомысленными голосами, битым стеклом, упаковками от фастфуда, пьяным пошатыванием осоловевших тел. Я стремительно двигаюсь против людского потока, пьющего в каждом закутке, что окружает меня. Я нацелилась на Черч-стрит, и на перекрестке с Хановером останавливаюсь, неуверенная, направо сворачивать или налево. Такси нет, только длинная, беспорядочная очередь. Джеми нигде не видать. Жду. Тянусь к сигаретам, и выясняется, что я забыла сумочку. Бля! Не поворачиваться и не пиздовать же назад только из-за нее. Билли за ней присмотрит, это точно. С собой у меня ни одной карточки, а в кармане пальто я насчитала столько, что хватит на несколько порций и на такси до дома. Жду еще немного, но потом холод говорит свое последнее слова, и я шлю на хуй Джеми в пользу теплого, сомнительного уюта паба.

Направляюсь к Собору. «Нук» должен еще работать. Тут я уверена.

Работает. Он гудит голосами одиноких выпивох, все они смачно курят. Я проталкиваюсь к барной стойке, чувствуя, как меня засасывает в десяток разговоров. Я терпеливо устраиваюсь напротив мужика с бычьей шеей и глазами-бусинами. Он изо всех сил сжимает стакан, чтоб мускулы у него на руке казались больше. Я спрашиваю рюмку «Джеймсона» и пинту «Стеллы». Встаю у стойки, опрокидываю виски одним умелым махом и заказываю второй. Ставлю его на стойку и гляжу на него, позволяя тающему льду украсть градус. Дядька с бычьей шеей одобрительно хмыкает. «Джеймсон» вроде чуть смягчил его лицо. Я прошу его посмотреть за моими напитками, пока я схожу в туалет. В ответ он сияет большой мягкой улыбкой. Я запираюсь в кабинке с желанием возвратить то чистое химическое чувство. Сажусь на корточки на холодный сырой пол и при помощи ключа набираю роскошную дозу. Потом вторую на счастье. Меня немедленно накрывает, прогнав обморочку от виски и заменив ее чем-то более значительным и прекрасным. Изучаю свою морду в зеркале, строю несколько капризных гримас и возвращаюсь в бар. Покупаю пачку «Эмбасси» у какой-то замызганной овцы-шалавы с прыщавой рожей, рассекающей по заведению. Два фунта — ничего не попишешь, я так полагаю. Толпа в баре несколько поредела, и дядька с бычьей шее завел разговоры с барменшей. Ощущая себя замечательно и общительно, я угощаю их обоих сигаретой и сообщаю барменше, какая она потрясная. Та скромно улыбается, но глаза у нее самоуверенные, и мне хочется забрать комплимент обратно. Я влезаю в их болтовню ненадолго, но она никакая — ни к чему не ведущая, так что я озираюсь на предмет ухватиться за другие разговоры, но большая их часть зашла слишком далеко, чтобы впускать любопытствующую третью сторону, так что я просто пялюсь на свою бездонную золотую пинту, такую безмятежную и красивую. Слишком красивую, чтобы тревожить. Выкуриваю еще пару сигарет, оставляю пинту нетронутой и ухожу. Говорю «приятного вечера» дядьке, он привлекает мой взгляд к пенистому лагеру и удрученно пожимает плечами. На Аппер-Дьюк-стрит я села на хвост двум бродягам и иду вместе с ними до самой Хоуп-стрит, где я останавливаюсь предложить им фунт. Один из них информирует меня со сбитым с толку лицом, что он не бездомный. Второй просто пялится на меня такими большими, насквозь все видящими глазами, будто внутри у него щелкнули на фиг выключателем. Я пожимаю плечами и настаиваю, что пусть они все равно его себе оставят.

Я бреду к Собору, охваченная трепетом перед наступающей ночью — раскрытый холст, а у меня кармане тысяча красок. Я пишу картину. Неистовый секс с проституткой, гасящий непрерывное горение и тоску в моих чреслах — потом бесконечные многочасовые коксовые разговоры с любым, кто пожелает слушать. Я миную Собор и сворачиваю на Хаскиссон-стрит, где пронзительный свет прожекторов заливает оживленную улицу слепящим лучом. Повсюду люди, кучкуются небольшими группками. Моя первая мысль, что здесь произошло убийство, прямо на границе квартала красных фонарей. Я быстро чешу туда, где суета, странная шишка волнения вырастает у меня в солнечном сплетении, и я к своему разочарованию обнаруживаю, что это съемочная группа, штампует очередной телесюжет о подтянутых задницах и классических декольте. Хоуп-стрит и Перси-стрит, отравленные пороком легкие моей зоны дешевых девочек, превратились в диккенсовские трущобы. Прикидываю, не пойти ли домой через Токстиф, но у меня в мозгу рождается идея.

Я нажимаю звонок. Ответа не следует, но, судя по желтушному свету, проникающему сквозь шторы, внутри что-то происходит. Я отступаю назад на дорогу, подбираю небольшой камень и, чуть теряя равновесие, запускаю его в окно. Двое пацанов в прикиде под Оливера Твиста одобрительно свистят, проходя мимо. Я качаю головой, они меня смущают. Бросаю еще один камень, и окно распахивается. Наши взгляды неуклюже встречаются.