Негласное расследование убеждает Ламма, что китайцы в самом деле располагают значительными средствами: двадцать миллионов долларов на счетах в разных банках Сан-Франциско, реальные инвестиции не только в дом на Телеграф-Хилл, но и в здание в Окленде и в огромные склады в Беркли. (Заметьте, что это их настоящие приобретения, которые не имеют ничего общего ни со мной, ни с моими планами относительно Ламма; просто Ли и Лю с их сорокамиллионным состоянием больше, чем когда-либо, мечтают о кино и начинают постепенно разворачиваться. Я просто воспользовался фактами, к которым не имел никакого отношения.)

Неделю спустя Ламм и Бекналл встречаются за деловым ужином. Ламм рассказывает о проекте китайцев, ищущих землю. «Надо же, какая жалость! – восклицает Бекналл, с которым мы заранее условились, что он должен говорить. – Если бы вы рассказали мне об этом две недели назад! Тем более что ваши друзья из Сайгона не спешат со строительством! Очень жаль». – «Почему?» – «Потому, что вы обратились слишком поздно. У меня как раз был идеально подходящий под ваши условия земельный участок в районе горы Тамалпаис, но кое-кто его недавно приобрел». – «Кто такой?» – «Довольно наивный молодой француз, который воображает себя великим бизнесменом, некий Жозеф Бенхарун. Вы бы только видели то нелепое кольцо, которое он носит! А его галстуки!»

Ламм неизбежно должен связаться с молодым идиотом по имени Жозеф Бенхарун…

И это конец второго этапа.

Третий начинается с моего телефонного звонка в понедельник четырнадцатого декабря:

– Господин Сидни Ламм? Это Джо Бенхарун.

Тишина, будто он забыл мое имя и пребывает в своих мыслях где-то далеко, хотя я знаю, что он уже шесть дней лихорадочно ждет моего звонка, постоянно подгоняемый Ли и Лю, которые уже в ультимативной форме требуют от него, чтобы он показал им хваленую землю у горы Тамалпаис, о которой тот им столько рассказывал. И даже грозятся, что, поскольку Ламм не хочет ими заниматься, могут купить шестьдесят гектаров земли в Халф-Мун-Бей, «недорого, господин Ламм, всего за полтора миллиона долларов», которые им предложило другое агентство.

– А, Джо, как дела?

– Могу ли я встретиться с вами? Сегодня? Может быть, завтра?

Мой голос звучит необычно сдавленно.

– Вы уверены, что сегодня действительно никак не получится?

На другом конце линии этот злодей ломает восхитительную комедию: «Сегодня я занят всю первую половину дня, намечено много разных встреч, вы же знаете, что это такое! Жаль, но с обедом тоже ничего не получится, а вечером я ужинаю с мэром, к сожалению, завтра, подождите, раз уж это так срочно… Я перезвоню вам, Джо…»

Двадцать минут спустя он набирает мой номер – само очарование – и говорит: «Вам повезло, Джо, я сумел освободиться и приглашаю вас отведать блюда из морепродуктов в ресторане Aliotto, так как Scoma в полдень закрыт…»

Короче говоря, перед нами очаровательная панорама рыбацкой пристани и окутанный туманом мост «Золотые ворота», а на тарелках – крабы. Теперь моя очередь ломать комедию – ту, что я ему приготовил: поначалу уверенного в себе бизнесмена, а затем почти жалкого французского юнца, ставшего заложником собственных амбиций. И здесь, когда я веду с ним разговор, в моей памяти внезапно возникает этот же человек, который с бледным лицом выходит из кабинета отца, обходит дом под соснами и направляется к машине, на ходу бросив на меня убийственный взгляд. В каком-то смысле этот человек убил моего отца или способствовал его смерти, а затем предал его еще раз. Ненависть закипает во мне с такой силой, что пять или шесть секунд меня так сильно трясет, что Ламм замечает мое волнение, но, к счастью, приписывает ему другие причины:

– Что-то не так, Джо?

Я отпиваю немного воды, мои виски залиты потом.

– Джо, я догадываюсь, что последние дни были для вас нелегкими…

Перейдем к подробностям. Он говорит: «Джо, я был так занят все это время, что почти не имел возможности подумать о вашей проблеме…» Какой проблеме? Полноте, он знает, что я нахожусь в тяжелом положении из-за этих шестисот тысяч долларов, на годы связавших меня по рукам и ногам. «Вы в тупике, мой мальчик, это печально, но это так. Однако, учитывая все обстоятельства и причины, которые вам известны…»

Короче говоря, по сентиментальным причинам, а также потому, что унаследованное состояние папы позволяет ему терпеть в течение четырех лет совершенно непроизводительные капиталовложения, он готов выкупить мой участок в районе горы Тамалпаис.

– Пятьсот тысяч долларов, Джо. Больше дать не могу. Даже дилетантизм и любовь к природе имеют границы.

Я принимаю обиженный вид, встаю и ухожу.

Два часа спустя он звонит мне в офис в Эмбаркадеро, и позже мы увидим, почему он так торопится.

– Черт возьми, Джо, что на вас нашло?

Мы встречаемся второй раз за день, на сей раз в одном из баров на Калифорния-стрит.

– Джо, у меня было время подумать. Я попытался надавить на вас, но это не прошло; вы умнее, чем я думал. Хорошо, я исправлюсь. Правда в том, что у меня уже есть идея, кому через четыре года я, быть может, смогу продать эту землю; продажа не принесет мне большой прибыли, понятное дело, но я делаю это не из-за денег. Ну что, мы больше не сердимся?

Он улыбается, загорелый, элегантный, обаятельный, настоящий киношный Франциск.

– Шестьсот тысяч долларов, Джо. Цена, которую вы сами заплатили за участок.

Я дуюсь:

– Шестьсот десять тысяч. Так я, по крайней мере, хоть что-то заработаю.

Он хмурится, и в какой-то миг мне кажется, что я зашел слишком далеко. Но он разражается смехом:

– Я согласен, хитрый француз.

В тот же вторник, пятнадцатого декабря, мы подписываем договор, и он перечисляет пятьсот пятьдесят тысяч долларов на счет панамской компании, которую я специально открыл по этому случаю, и вручает мне шестьдесят тысяч наличными. «Почему наличными?» Я сбивчиво бормочу объяснение о моем алжирском дяде и долгах, и поскольку от нашего знакомого банкира он знает, что счет Бенхаруна почти пуст, то верит в ту чудесную комбинацию, которую я попробовал провести, но она оказалась неудачной. Это еще больше укрепляет его в убеждении, что я полный идиот.

Между нами говоря, я только что продал ему за шестьсот десять тысяч долларов временно не подлежащий застройке участок земли, за который сам заплатил под прикрытием моей багамской компании двести пятьдесят тысяч. Это уже неплохой результат, но матч только начинается.

И чтобы отметить завершение третьего этапа, я позволил ему заплатить за нашу выпивку.

Четвертый этап уже начался. В хронологическом порядке он опережает предыдущий. Мой обед с Ламмом в Aliotto состоялся во вторник. А за неделю до этого, в среду, Ли и Лю под видом китайцев из Сайгона так сильно настаивают на том, чтобы им показали участок у горы Тамалпаис, что Ламм в конце концов сдается. И он везет туда на своей машине двух простофиль, которые притворяются, будто говорят на кошмарном английском, поэтому почти всю дорогу изъясняются между собой на китайском. Что касается посещения участка, то они его посетили, здесь нечего сказать, и за несколько часов успели облазить его вдоль и поперек с радостной резвостью фокстерьеров. Превосходно, это как раз то, что они искали, заявляют они под конец осмотра Ламму, у которого все еще высунут язык от беготни за ними. И чертовски невинно добавляют: «Теперь можем признаться: мы были готовы сегодня вечером подписать контракт на участок в Халф-Мун-Бей. Но то, что предлагаете вы, устраивает нас больше. Хорошо, мы покупаем. Но не по той цене, которую вы назвали. Два миллиона долларов – это слишком много. Мы можем заплатить не более миллиона двухсот тысяч».