Светка из штор себе сделала некое подобие костюма, в котором Орлова в финале выступает, и тоже пела про сердце в груди. В сентябре она пошла в первый класс, а отец на весь сентябрь один уехал в Сочи, слал сыну оттуда персики, которые Вася любил больше всего в жизни.

В эту осень Чемоданов так научил его играть в бильярд, что не терпелось показать отцу свое умение, и, когда тот вернулся с югов, Василий старался его обыграть, но, хотя у всех удавалось выигрывать, у отца почему-то никак, хоть ты тресни, словно затык происходит какой-то, и отец на два шара всегда впереди. Да еще злится:

— Бильярд — это хорошо. И футбол неплохо. И то, что на лошади научился прямо ездить. Но ни одной четверки, я уж не говорю о пятерках. Тройки, тройки, тройки. А тройка — это значит посредственно.

— Вообще-то говорится, что тройка — это удовлетворительно, — пытался защищаться сын.

— А что такое удовлетворительно? — еще больше сердился отец. — Вот принесли тебе еду. Ты пробуешь и говоришь: ах, как вкусно! Пальчики оближешь. Это пятерка. Или говоришь: очень вкусно, спасибо. Это четверка. А когда тройка, то ты говоришь: ну, так себе, с голодухи сгодится. Хотел вас, детей, завтра на штурм Зимнего взять, но из-за твоих отметок никто не пойдет.

На другой день в полночь Сталин, Молотов, Ворошилов и Енукидзе собрались в Кремлевском кинотеатре впервые смотреть только что вышедший фильм Васильевых о Чапаеве. Шумяцкий, как всегда, дико волновался, а дело, как назло, не заладилось с самого начала, какая-то поломка в микшере, и звук отставал от движения губ.

— Отчего губами шевелят, а речь отстает? — возмутился главный зритель.

— Что за толпа бежит? Что за суетливый мышиный бег? — недовольно пробурчал нарком обороны, как отныне назывался пост Ворошилова.

Когда в фильме к Чапаеву прибыл Фурманов, синхронность совсем пропала, и Сталин воскликнул:

— Гнать в шею вашего Незначеева!

— Это новый механик, Троечкин, — пролепетал Шумяцкий. — Значеева уволили за пьянку.

— И Троечкина гнать! Фамилия красноречивая. Троечкин. Вроде бы и можно смотреть, да не хочется при таком несовпадении звука. Троечкина заменить на Пятерочкина!

Плакат фильма «Чапаев». 1935. Худ. А. П. Бельский

Ленфильм. 1934. Реж. Г. Н. Васильев, С. Д. Васильев. [ГЦМК]

Нарком кино побежал распекать киномеханика и лично следить за микшерным пультом. Вопрос Чапаева «А как думает комиссар?» уже звучал синхронно, и в зале постепенно успокоились.

— Это хорошая сцена. Чапаев Фурманова прощупывает, — даже похвалил главный зритель.

Шумяцкий утер со лба липкий пот. Синхронность восстановилась, и фильм стал нравиться. Сцена разговора Чапаева с комбригом Еланем и вовсе развернула настроение зрителей на все сто восемьдесят.

— Вот, к примеру, идет отряд походным порядком. Где должен быть командир? Впереди, на лихом коне! — И так далее.

Замечательная сцена, остроумно сыгранная. В Зимнем саду воцарилась весна, атмосфера потеплела.

— Хорошо артист играет! — похвалил Сталин.

— Бабочкин, — мгновенно откликнулся Шумяцкий. — Борис Бабочкин. Актер ленинградского драмтеатра имени Пушкина.

— Хорошо лепит образ, — добавил Молотов. — Чапай у него получается обаятельный. Местами смешной.

— Положительный герой, как учит Горький, должен иногда вызывать смех, — произнес Сталин.

Чапаевский ординарец Петька, обучая пулеметчицу Анку устройству пулемета системы Максима, попытался приставать к ней, но получил решительный отпор. Смешная сцена. Далее последовал разговор белогвардейцев, полковника Бороздина с поручиком, очень хорошо все сыграно.

— А вроде бы неплохая фильма получается, — высказался Ворошилов.

— Кто режиссеры? Братья… как их? — спросил Енукидзе.

— Однофамильцы Васильевы, но работают под псевдонимом братья Васильевы. Один из них, Сергей, вот этого поручика играет. Они, кстати, оба в соседнем зале сидят. Могу позвать.

— А ребята действительно хорошие? — спросил главный зритель, не отрываясь от экрана.

— Отличные, Иосиф Виссарионович! Прошу дать им возможность личного присутствия, чтобы поднять их вес. И как авторов великолепной картины, и как кинематографистов, ведь они, несмотря на напряженную работу, до сих пор не избалованы вниманием.

— Ну, ради большой кинополитики, — усмехнулся Сталин, — зовите их. Благо картина вроде бы и впрямь хорошая.

Привели обоих режиссеров. Они, явно волнуясь, присоединились к зрителям.

Б. А. Бабочкин в роли Чапаева. 1934. [ГЦМК]

Главный зритель смотрел и все больше радовался тому, что в кино появилась такая сильная картина о Гражданской войне. Ему нравилась сложная драматургия, где не все красные показаны честными и справедливыми, да и белые не выглядят полнейшими идиотами. Замечательно, что Петька отпустил взятого в плен бороздинского денщика Потапова. Тот ловил рыбу, желая сварить уху. Его брата, пытавшегося бежать от белых, поймали и до полусмерти забили шомполами.

— Митька-брат умирает, ухи просит, — жалобно взмолился Потапов, и Петька сжалился.

— Тоже хороший сюжетный ход, — похвалил Молотов.

— И играют все без исключения правдиво, — добавил Сталин, чуть ли не урча от удовольствия и восторга, уже понимая, что эту ленту он еще не раз будет просматривать.

Когда полковник Бороздин заиграл «Лунную сонату», один из двух киноаппаратов вдруг проявил такую лютую нелюбовь к Бетховену, что у него лопнула пружина, и вместо красивой музыки началось адское завывание.

— Да что у вас такое сегодня! — возмутился Сталин, досадуя, что невозможно без перерывов смотреть хорошую картину. Шумяцкий чуть не плача побежал в будку, и все услышали, как он кричит на Троечкина:

— Лично расстреляю! Как Унгерна! Лично!

Режиссеры Г. Н. Васильев и С. Д. Васильев. 1934–1939. [ГЦМК]

Через несколько минут просмотр возобновился, бетховенская соната зазвучала во всей своей лирической красоте. Потапов, не простив полковнику смерти брата, перешел на сторону красных и сообщил о предстоящем наступлении. Ночью Чапаев, напевая про черного ворона, изучал карту, а Петька спрашивал его, какими войсками он мог бы командовать:

— Василий Иванович, а ты армией командовать могешь?

— Могу.

— А фронтом?

— Могу, Петька, могу.

— А всеми вооруженными силами республики?

— Малость подучиться, смогу и вооруженными силами.

— Ну, а в мировом масштабе?

— Нет, не сумею. Языков я не знаю. Да спи ты, наконец, чертова болячка!

По залу прокатился добродушный смех. Сталин переглянулся со всеми и со смехом подумал, что надо бы снова подзаняться языками, а то, глядишь, придется когда-нибудь в мировом масштабе. Фильм все больше влюблял его в себя. И вот захватывающие сцены наступления белых. Каппелевцы пошли в психическую атаку, снятую блистательно.

— Хорошо! — похвалил Сталин.

— Хорошо, но ходили они не колоннами, а цепями, — заметил нарком обороны.

— Точно? — вскинул бровь Сталин, раскуривая трубку.

— Клянусь ромбиками.

— Никогда ничем не клянись, Климент Ефремович, а не то, гляди, ромбики слетят, — лукаво произнес генсек.

— Не слышу, что ты сказал? В