Иногда, когда в мужской раздевалке было пусто, она пробиралась туда, прижималась лбом к дверке его шкафчика и стояла так, словно бы уткнувшись в грудь Стаса – так, как делала раньше. Но вскоре этот шкафчик отдали кому-то из ребят, и Ульяна потеряла эту иллюзию близости с человеком, которого, возможно, никогда больше не увидит.

Сейчас она тоже испытала то самое чувство острой боли от потери и поняла, что ни за что не позволит себе больше пройти через это – она взрослая, и ни мать, ни отчим ей вообще не указ.

Ульяна выпрямила спину, вытерла слезы и, повернувшись к Миронову, твердо сказала:

– Мы поедем в ресторан. Прямо сейчас. А потом поедем ко мне.

Стас только головой покачал:

– Ох, изменилась ты за эти годы, Улькин.

– Что – такая я тебе не нравлюсь?

– Такая? Даже больше, – засмеялся он, снова выезжая на дорогу. – Только не пугай меня больше такими перепадами настроения, ладно?

– Я постараюсь.

– Ты так и не рассказал мне ничего о том, как у тебя… сложилось…

Они лежали в ее постели, переплетя руки, Стас курил, стряхивая пепел в стоявшее на его груди блюдце, а Ульяна, положив голову на его плечо, затаилась, ожидая ответа.

– Зачем тебе это знать, Улькин? Отсидел, вышел, вернулся… – он выпустил облачко дыма, погасил окурок и, убрав блюдце на пол, перевернулся на бок, не выпуская Ульяниной руки из своей. – Живу с матерью, работаю в автосервисе – это единственное, что мне оказалось доступно, хорошо еще, что руки тем концом, что надо, вставлены. Клиенты у меня в основном денежные, тачки дорогие пригоняют, платят хорошо.

– Почему ты не женился?

– Зачем? И потом…

– Стас! – перебила Ульяна, словно почувствовав, что он сейчас скажет. – Ну, не надо… я не поверю, что за столько лет у тебя не было женщины – или что ты все это время не мог меня забыть.

– Ну и не верь, – спокойно отозвался он. – Женщины были, конечно. А тебя никогда не забывал, все гадал – где ты, с кем ты… Особенно там, на зоне. Такие мучительные мысли были… Мать приедет на свиданку, я у нее спрашиваю – Улю не видела? Ну, она иной раз скажет, что нет, а иной раз и подкинет каких новостей… говорила, что в медицинский ты поступила, что потом в Москву ездила, что от матери съехала… я все просил, чтобы она адрес твой новый узнала, но она – ни в какую.

– Ее можно понять… – тихо произнесла Ульяна, перевернувшись и спрятав лицо на его груди. – Она меня никогда не простит за то, что случилось с тобой, и будет права. Я испортила тебе жизнь…

– При чем тут ты? Я сделал так, как посчитал правильным. И, случись это снова, я бы ничего не изменил.

Она удивленно посмотрела в его лицо – но Стас не шутил, говорил совершенно серьезно.

– И потом, Улькин, – продолжал он, свободной рукой поглаживая ее по волосам, – ты ведь никуда не делась. Вот ты, со мной лежишь, все как раньше. И замужем не была, ни семьи, ни детей – одна работа… Так зачем вспоминать прошлое? Давай лучше про будущее поговорим. Мы потеряли столько лет, но еще ведь не поздно… ты молодая, еще можем ребенка родить, а то и двух…

– Ты шутишь?

– А похоже? Я, может, только об этом и думал там, на зоне – выйду, найду тебя…

– Что же искал так долго?

Стас тяжело вздохнул, перевернулся на спину, потянулся за новой сигаретой.

– Страшно было… Я ведь толком ничего не знал, а адреса твоего никто не знал, я же в клубе у всех спрашивал, даже у Степаныча. Но тот вообще сказал: «Не трогай, мол, девку, не береди ей все в душе, она новую жизнь устраивает, карьеру делает». Вот я и подумал – зачем тебе я? У тебя другой круг общения, и вдруг – уголовник…

– Стас!

– Да ведь это так и есть, Улькин. Я нормально к этому отношусь, все понимаю…

Она вскочила, села на подогнутые под себя ноги и, убрав с лица прядь волос, уставилась в лицо Миронова.

– Никогда больше такого не говори! Никогда! Мне все равно, кто ты! Я знаю, какой ты, и это важнее! И мне плевать на то, что думают и говорят другие!

– Даже твоя мать?

– Тем более! Я больше не хочу делать вид, что мы семья, ездить к ним на чертовы пироги по пятницам! Я не могу больше жить в этом лицемерии! – Ульяна сорвалась с кровати, подбежала к окну и распахнула его настежь, словно в комнате было нестерпимо жарко, но Стас мгновенно оказался рядом, захлопнул створку.

– С ума сошла?! Мороз на улице! Успокойся, я тебя прошу… все ведь хорошо… мы взрослые люди, к чему на кого-то оглядываться? Давай жить так, как мы чувствуем, как сами хотим. Я обещаю, что никогда тебя не обижу, – он развернул ее к себе лицом и поцеловал.

Ульяна обняла его и вдруг почувствовала, что из противоположного угла комнаты на нее устремлен такой знакомый, тяжелый взгляд, от которого хочется съежиться и немедленно стать невидимой.

Регина

Я не спала всю ночь, даже забыв, что у меня операция. Совершенно не это беспокоило меня, а то, что до меня все-таки добрались. Кто-то сумел вычислить, что именно я причастна к исчезновению одной очень интересной вещи, за которую – тут можно быть совершенно уверенной – мне запросто отрежут голову, и неважно, будет при этом лицо прежним или нет. И теперь вопрос только в том, сказала ли что-то перед смертью Ариша… моя бедная Ариша, которой я, идиотка, предложила пожить в моем доме…

Нет, конечно, ее нашли бы и в ее собственной квартирке в Медведково, но, может, не так скоро, или я успела бы вызвать ее сюда… а так я только облегчила поиски людям, которым нужна я, а вовсе не Ариша. И теперь она в морге, а я – тут… и даже не могу представить себе, сколько времени у меня еще есть в запасе. Зиятдинов в СИЗО, да, но на свободе те, кто куда опаснее и могущественнее, чем он.

Когда в палату вошел Мажаров, я стояла у окна и смотрела на уже расчищенные дорожки внизу.

На звук открывшейся двери я обернулась и удивленно уставилась на хирурга:

– Ой… а я слышала…

– Не знаю, что вы там слышали, Регина Владиславовна, но операция ваша назначена на десять тридцать, – спокойно сказал он. – Как себя чувствуете? Готовы?

– Не знаю… – призналась я, возвращаясь на кровать. – Не спала совсем…

– Ну, это нормально. Ничего, под наркозом отоспитесь, отдохнете. Переживать не о чем, сделаем все аккуратно и хорошо, потом реабилитация – и сможете снова в кино сниматься, – полушутя произнес он, считая мой пульс. – Так… частит… ну, ничего, не критично… Не ужинали, надеюсь?

– Мне кажется, я и не обедала, не помню… – пробормотала я, подумав, что действительно не знаю, когда ела в последний раз. – Это плохо?

– Нет, но впредь попытайтесь все-таки не пропускать таких вещей, как обед, – улыбнулся Мажаров и поднялся с табуретки. – До встречи в операционной, Регина Владиславовна.