Смотри, какое чудовище: высокая худая фигура в плаще, накинут капюшон, скрывающий покрытую струпьями кожу лица без глаз и губ, но ты знаешь об этом, это твой страх. Из широких рукавов торчат темные костлявые кисти с поразительно длинными пальцами, на них – когти, острые, как лезвия Фредди. Сделай шаг – и оно тебя сцапает. Взмахнет руками-ножницами да вырежет узор на белой коже. Это в твоей голове – смесь просмотренных ужастиков и магии тумана. Я моргаю, жуть исчезает. Меня этим уже не пронять – я провожаю души. Мое сердце бьется ровно, спокойно, слишком спокойно. Я слышу его ритм: «тук-тук-тук» – в своих ушах. Четкий, почти механический, будто стрелка часов – шаг ни больше, ни меньше. Можно ожидать следующую страшилку. Предполагаемые монстры, которых нет, монстры Франкенштейна, монстры, слепленные из твоих впечатлений, – всех их порождает туман. Я не слышу своих шагов, не вижу своих пальцев на вытянутой руке. Я не боюсь, я люблю туман. Но… Где я?

Иду маленькими шажками – не чувствую ничего под ногами, ощупываю пространство – руки обнимают пустоту, смотрю – нет ничего, кроме дымки. Пульс все тот же, безмятежный. Тихий шепот проникает в уши; наконец-то хоть что-то кроме ритма сердца. Ничего не разобрать, несколько голосов шепчут одновременно. Иду дальше в поисках звука, зрячая, но слепая. Источник все ближе, с каждым шагом слова яснее, не просто белый шум.

– Ш-ш-ш, иди…

– Говори…

– Яха-а-а…

Хоть какой-то ориентир в этом потустороннем ничто. Кому же я понадобилась… Туман стал реже, позволяя увидеть очертания: нечто огромное, возвышается как панельная пятиэтажка, или это обман зрения? Серо-зеленая тень, нечеткая, очертания размываются, дрожат. У него три длинные шеи, огромные крылья, мощный хвост. Я знаю, кто это: последний Горыныч. Головы шепчут все вместе:

– Долго ш-ш-шла.

– Надо…

– Помочь.

Внезапно. Он ведь должен спать, как говорили. Анабиоз закончен – или фокусы магии, природу которой я еще даже не начала постигать.

Он статичен: шеи не поворачиваются, крылья не шевелятся, хвост недвижим, точная копия с Кудыкиной горы. Каменный истукан.

– Где я? – гляжу во все глаза на шепчущий камень.

– Спиш-ш-шь, Яха-а-а…

Сон… Это многое объясняет, конечно, но не все.

– Почему мы говорим, Горыныч?

– Ты хотела. Мы с-с-слыш-ш-шали.

Мысли мои, что ли, слышали, головы? Ну, было дело, думала до него доехать, посмотреть на последнего представителя вида, сфотографироваться на фоне, может, потом в рамочку поставить с надписью «Вымирающий вид». Бальтазар говорит: «Две головы – мутант», – а тут аж три и сами явились. Интересно девки пляшут.

– Хотела. Тебе есть что сказать?

– С-с-спаси…

– Детей…

– Я не с-смогу.

– Каких детей?

Но я уже догадалась. Значит, это правда: где-то есть кладка.

Горыныч на миг скрылся в тумане. Пелена оставила мне только очертания, похожие на горный хребет. Миг прошел, все те же головы, только одна смотрит мне в глаза, застывшая каменная лапа, по ощущениям, сейчас опустится сверху и раздавит, как таракана.

– Моих-х-х… – шипят все три головы, из ноздрей валит черный дым.

– Так где же я их найду, Великий Змей?

– Ты узнаеш-ш-шь.

– Найдеш-ш-шь…

– Карту. Пустош-ш-шь.

Погодите-ка, она у меня уже есть. Та, что Селина вручила мне в ларце с сокровищами. Только нет гор Керста с обозначенной пещерой Горыныча в Лукоморье. Нестыковка выходит. Зато ворох проблем и нависшая над сказочным миром беда в наличии, не отмахнуться.

– Если мы проиграем битву, не будет места, куда им возвращаться, – почти кричу во вновь сгустившийся туман.

Фигура змея пропадает за серыми клубами, растворяется, уходит. Ну уж нет, я еще не все сказала! Думает, явился, попросил за змеенышей – и все хорошо?

– Ш-што? – Горыныч снова проявился.

– Лукоморье под угрозой – бесы из преисподней хотят захватить территории. Прячутся в лесах отрядами, ждут своего часа. Подмоги никакой нет, никто ничего делать не хочет. Твоя помощь будет очень кстати!

Он молчал бесконечную минуту или час, не знаю, как измеряется время во сне, а я считала чешуйки на его средней шее. Сбилась на третьей сотне, начала снова.

– Я стар, – заговорила наконец одна из голов. – Много веков живу, не помню с-сколько. Горы появлялись и исчезали, реки выс-сыхали, леса горели и вырас-с-стали вновь, а все одно и то же: богатыри идут на меня за подвигом, с-с-славой. Все мои родичи полегли, я один остался. Не х-хочу быть там, не могу обезопас-с-сить детей, хочу покой. Ус-стал.

– От тебя еще что-то осталось, кроме нытья? Гроза, ужас Лукоморья, пламя, что сжигает все на своем пути? Ты можешь полыхнуть еще раз? И если мы отстоим сказочную реальность, я отправлюсь на поиски твоих детей. Не знаю как, но буду стараться! Обещаю! – гнула я свое. Живой Горыныч в армии – очень мощный перевес. – Пусть не ради нас, но ради своих детей бейся за сказочный мир! В другом им места нет.

– С-с-слышу правду в речах твоих, Ях-х-ха… Приду, позови во с-с-сне, когда необх-х-ходимо. Обещ-щ-щаю. Мой огонь ещ-ще при мне.

Непроглядная пелена разделила нас. «Тук-тук», – в тишине только мое сердце.

И я проснулась.

В избе Ядвиги, за накрытым к чаю столом.

Все такое реальное и четкое после тумана: запахи, шорохи, уют. Изумруд глядит на меня с печи, лениво приоткрыв один глаз. В котелке что-то булькает, на полках заготовки в пузатых банках. Знаете, я ведь никогда не выходила из ее избушки наружу, в ее измерение. Даже не знаю, где оно, просто стучусь в дверь, и мне открывают, а потом ухожу как пришла. Сегодня я заявилась и вовсе без стука.

– Здравствуй, девочка, не ожидала, но всегда рада! – Ядвига улыбается мне совершенно искренне. Морщинки собираются паутинками в уголках добрых глаз. – Как дела, что нового?

Наливает мне чай, пододвигает тарелку с пирожками, совсем по-деревенски вытирает руки передником.

– Ядвига Лукерьевна, а как зовут вашу избу? – невпопад спрашиваю я, выбирая самый румяный пирожок.

– Ишь ты, видать, твоя именем обзавелась? – хмыкнула старушка. – Марфой мою звать. А твою?

– БТР Изольда, – с трудом выговариваю я. Терпкий травяной отвар обволакивает горло, пирожок с кислыми ягодами щиплет язык, но вкусно. – Бройлер транспортный реактивный.

Смех Ядвиги совсем не соответствовал ее возрасту, такой молодой, задорный, заразительный. Кажется, кот тоже смеялся. Покончив с пирожком, я приступила к пересказу последних событий: как проводила всех убиенных богатырей, как провела Тоху в Лукоморье и как рассылали письма с просьбой о помощи. Про Черномора на моей стороне. Про Казимира, готового воевать – но командовать некем. Призналась в том, что не знаю, как быть, что делать.