Моя комната расширяется, и я вдруг чувствую, что совершенно определенно уже испытывала все это раньше, чувствуя прикосновение губ Оливера и сама целуя его в ответ.

Я отрываюсь от его губ.

Мои легкие горят огнем.

Прижимаю ладони к груди Оливера, чтобы удержать равновесие, чтобы не опуститься на пол и удержать ускользающее от меня мгновение.

Происходит то, чего я не понимаю.

Словно просыпаясь, Оливер медленно открывает свои изумрудные глаза, и я знаю, что могу утонуть в них, если только позволю себе это. Я могу исчезнуть, раствориться. Все это похоже на взятую из книги историю. Румяные щеки и бесконечные поцелуи, а еще закаты, которые длятся и никогда не кончаются. Историю, в которой нет ни сердечной боли, ни смерти. Нет слез, рекой текущих у твоих ног.

Но я не в такой истории, нет.

Оливер сглатывает, медленно отводит руки от моих волос.

– Поздно уже, – негромко говорит он. – Тебе нужно поспать.

Но при этом Оливер продолжает пристально смотреть на меня, не отводя взгляд.

Слова рождаются у меня в горле, рвутся наружу, они уже у меня на губах, но я удерживаю их, потому что это неправильные слова. Опасные. Хрупкие, ломкие, которых не вернуть, не забрать назад. А еще сон все сильнее затягивает меня в свою черную нору.

Оливер выглядит таким же уставшим, как я: в нем тоже тьма, которой необходим отдых.

– Тебе тоже, – говорю я.

– Я спать не буду, – говорит он, слегка прикрыв глаза. – Сторожить останусь.

Чувствую покалывание тонких иголочек на коже – ощущение, которому я не могу доверять. Но и не обращать на него внимания мне нельзя, я это точно знаю.

«Мы за километр можем почувствовать приближение душевной боли, – говорила бабушка, – но не знаем, как свернуть в сторону с ее пути».

Метель снаружи утихает, только редкие снежинки продолжают кружить за окном, и я заползаю в постель, благодарно опускаю на подушку голову. Ложусь я не раздеваясь: на тот случай, если придется внезапно проснуться, сбросить с себя одеяло и кинуться прочь из дома.

Другими словами, на тот случай, если сюда явятся парни.

Генриетта Уокер пришла в этот мир жаркой летней ночью во время Земляничной луны. Она была младшей из четырех девочек в семье. И самой громкой.

Она громко топала по комнатам и лестницам, и по дороге, ведущей к озеру. Кричала на деревья, чтобы напугать сидящих в ветвях птиц, и шлепала, не снимая одежды, по мелководью. Генриетта прямо из земли вытаскивала и ела морковь и редиску, входила в дом из огорода, не снимая своих заляпанных грязью сапог. Она не расчесывала свои спутавшиеся волосы и не чистила забившуюся под ногти грязь. Некоторые говорили, что она больше похожа на енота, чем на девочку.

Но когда Генриетта проходила под дубом, что растет возле старого кладбища, с его веток ей под ноги сыпались желуди, а когда она заходила в озеро возле берега, Генриетту окружали головастики – вились у ее ног и шныряли под пальцами. Генриетта была настоящим чудом – и для своих сестер, и для всего, что встречалось ей на пути. А еще ее никто не понимал по-настоящему.

В середине зимы, когда все вокруг занесено снегом и стоят самые долгие ночи в году, Генриетта пела, выйдя на берег озера, и лес затихал, слушая ее. Даже птицы прекращали щебетать, когда она пела. И мужчины в таверне на другом берегу озера, собравшиеся за кружкой пива после трудного дня, проведенного за промыванием золота в Черной реке, выходили на берег, чтобы послушать пение Генриетты.

Когда внутри Генриетты выросла ее ночная тень, она могла укрощать дикий лес и заставить замолчать любого человека.

Она была шумной, как никто другой.

Умерла Генриетта в самую тихую, спокойную ночь в году, когда не было ни ветерка, ни парящих над домом птиц. Она вышла в сад, легла возле куста розмарина и уснула навеки.

Благословение ночи зимнего солнцестояния:

Ладан для сжигания.

Каштаны для еды.

Лаванда для купания.

Колокольчики, предупреждающие ночных ворон о том, что им нужно вернуться в свое укрытие.

Я стою на краю озера.

Ветер растрепал мне волосы, темные пряди развеваются вокруг лица, воздух свежий, темно, время за полночь.

Я пыталась уснуть, но не смогла.

Когда бабушка была жива, она часто проскальзывала в мои сны, чтобы затем пересказать мне их утром. Раскрывала их подлинный смысл, пока мы с ней сидели за блинчиками с лавандовым медом и посыпанными сверху аметистовыми сахарными крошками.

Ворон в полете предвещает несчастье.

Если снятся за́мки, нужно зажечь свечу в выходящем на юг окне дома, чтобы держать в страхе своих врагов.

Расставание или долгое прощание во сне означает, что ты должна закопать перед крыльцом локон своих волос.

Но сегодня в своих снах я видела только озеро. Спокойный заледеневший глаз – центр всего сущего. Глубокое, черное, бездонное озеро, в котором не может выжить ничто хорошее. Поэтому я покидаю чердак и иду по снегу к озеру, чтобы самой посмотреть на него. Это здесь умер Макс? Здесь он утонул, уйдя под этот лед?

Это то самое место, где все обретает смысл?

«Озеро помнит, – часто повторяла бабушка. – Оно такое же древнее, как лес. Древнее даже, может быть».

Ее слова просачиваются мне в уши, вихрем кружат в голове, и я делаю медленный, осторожный шаг, выходя на замерзшую поверхность озера.

Меня мучает неуверенность. Сомнения.

Я сглатываю и верчу на пальце бабушкино кольцо, думаю, как я всегда сравнивала себя с женщинами из нашей семьи, даже с теми, кого никогда не видела. С теми, что жили задолго до моего рождения. С женщинами, истории жизни которых написаны чернилами в книге заклинаний, которые смотрят на меня из прошлого – с усмешкой, завораживающе, бесстрашно. Но не имея ночной тени, я не могу не сомневаться, что действительно такая же, как любая из них. Что мое имя тоже заслужит право появиться когда-нибудь на страницах нашей семейной летописи.

Или я самозванка?

Неужели я девушка, которая не способна увидеть правду, даже если бы захотела? Уокер, которая слишком боится узнать то, что ей может открыться?

Делаю еще один шаг вперед.

«Озеро помнит». Каждое слово – словно капля холодной воды мне на темя.

«Озеро помнит». Каждое слово – как полуночное заклинание.

Вдоль берега лед твердый, здесь озеро промерзло до самого каменистого дна, но чем дальше я ухожу к середине озера, тем заметнее меняется звук льда под моими шагами. Он начинает потрескивать, звенеть, маленькие тоненькие трещинки разбегаются во все стороны от моих ног.