Джек проснулся и обнаружил рядом с собой свернувшуюся клубочком Эдди. В руке она сжимала тряпку, от которой на одеяле осталось мокрое пятно в форме колокола. Он приподнялся на локте, поморщившись от боли в ребрах, и коснулся ее щеки. Эдди не шелохнулась, и он осторожно поднялся с кровати.

Как бы сложилась его жизнь, если бы Эдди была рядом с ним во время всего этого кошмара в Лойал? Что, если бы она каждый вторник приезжала к нему, когда в зале для свиданий заключенные встречались со своими посетителями за длинными складными столами под неусыпным контролем надзирателей? Что, если бы Эдди ждала его дома?

Он бродил по погруженному в темноту дому, отчаянно желая сделать для нее хоть толику того, что она сделала для него. Благодаря Эдди он перестал безостановочно размышлять над собственными ошибками. Он запер их в ящик и плотно закрыл крышку. Однако Эдди… Она ежедневно копалась в своем ящике, вытаскивая на свет божий, словно фамильные ценности, воспоминания, несмотря на то что сердце ее разрывалось от боли.

Он поймал себя на том, что стоит перед дверью в комнату Хло.

За считанные минуты он сдернул с кровати простыни и пододеяльник, сорвал со стены плакаты. Собрал игрушки Хло в ящик, который нашел в чулане. Может, если он уберет постоянное напоминание о невосполнимой потере, Эдди станет чаще смотреть вперед, а не оглядываться назад?

— Что, черт побери, ты делаешь?

Эдди трясло, как от удара.

— Убираю. Я подумал, что если ты не будешь видеть эти вещи каждый день, то…

— То у меня перед глазами не будет возникать ее лицо, когда я просыпаюсь по утрам? Как будто я не помню ее, как вечернюю молитву! Неужели ты считаешь, что мне нужно увидеть… заколки, чтобы вспомнить единственного человека, которого я люблю больше всего на свете?

— Любила, — негромко поправил Джек.

— Если ее здесь больше нет, это еще не конец.

Эдди опустилась на разбросанные простыни, утонув в них, как в лепестках тюльпана.

— Эдди, я не хотел тебя обидеть. Если для тебя наши отношения что-то значат…

Она повернулась к нему.

— Ты никогда — слышишь, никогда! — не займешь место моей дочери.

Джек отшатнулся. Ее слова ранили больнее любого удара, который ему нанесли сегодня вечером. Он смотрел, как она, склонившись, подносит простыни к лицу.

— Что ты сделал? — спросила она, поднимая заплаканные глаза.

— С чем?

— С ее запахом. С запахом Хло. — Эдди зарылась лицом в постельное белье. — Он был здесь… еще сегодня утром… а сейчас исчез.

— Дорогая, — мягко ответил Джек. — Эти простыни не пахнут Хло. Уже давно.

Эдди сжала ткань в кулаке.

— Уходи, — всхлипнула она и отвернулась.

Джек тихонько закрыл за собою дверь.

«Петушиный плевок», насколько помнили завсегдатаи, никогда не имел ничего общего ни с петухами, ни с плевками, но некоторые старожилы утверждали, что этот бар, спрятавшийся в самом дальнем уголке городка, раньше был пристанищем Рыцарей Колумба, католического движения, а позже — баптистской церковью. Сейчас это было темное уединенное место, где человек мог заливать свое горе или наливаться виски, что одно и то же.

Рой Пибоди закрыл глаза, когда приятное тепло потекло в живот. После нескольких недель неусыпного контроля дочери и пристального внимания со стороны Джека Сент-Брайда он снова оказался в баре. Он был здесь один, за исключением хозяина бара Марлона, который до скрипа натирал бокалы. В отличие от многих барменов — а Рой повидал их немало — Марлон обладал удивительным талантом хранить молчание, давая посетителю возможность насладиться напитком. По правде сказать, Рой в этом баре, где никто ничего плохого, черт возьми, от него не ожидал, чувствовал себя уютнее, чем дома.

Когда дверь в «Петушиный плевок» распахнулась, Рой с Марлоном удивленно подняли головы. Люди в Сейлем-Фоллз редко пили в десять вечера в будний день, и Рой испытал укол обиды, что ему придется разделить этот восхитительный момент с кем-то еще.

Трудно сказать, кто больше опешил, Рой или Джек.

— Что вы здесь делаете?

— А на что это похоже? — скривился Рой. — Давай, черт подери, беги и расскажи все моей дочери!

Но Джек тяжело опустился на высокий табурет рядом с ним.

— Мне то же, что и ему, — попросил он Марлона.

Словно печать одобрения, перед ним с глухим стуком поставили виски. Делая первый большой глоток, Джек чувствовал на себе взгляд Роя.

— Так и будете таращиться на меня?

— Не думал, что ты умеешь пить, — признался Рой.

Джек негромко засмеялся.

— Многие производят обманчивое впечатление.

Рой кивнул, соглашаясь.

— Ты дерьмово выглядишь.

— Большое спасибо.

Старик протянул руку и осторожно коснулся ссадины над глазом Джека.

— Врезался в стену?

Джек искоса взглянул на него.

— А вы попиваете лимонад?

Рой не спешил с ответом.

— Насколько я понимаю, Эдди знает, что ты тут.

— Равно как и то, что вы здесь.

— Сент-Брайд, я же предупреждал: если ты разобьешь ей сердце…

— А если она разобьет мое, Рой? — с горечью поинтересовался Джек. — Что ты тогда со мной сделаешь? — решил он отбросить формальности и перейти на ты.

Рой посмотрел на глубокие морщины вокруг рта Джека и увидел в его лице что-то до боли знакомое.

— Я угощу тебя выпивкой, — ответил он.

Однажды в лагере скаутов Джиллиан разжигала костер. Пока остальные девочки занимались приготовлением традиционного угощения и пели лагерную песню «Кумбайя», Джиллиан поддерживала огонь: подбрасывала в него палочки и сосновые иголки, какие-то шнурки, кусочки хлеба и даже отправила туда отвратительную жабу. Ее завораживала ненасытность огня. Она смотрела на пламя и думала: «У меня нет сердца. Внутри меня огонь».

Сегодня костер был меньше… или это она выросла. Они стояли у костра, держась за руки. Но они больше не были Джиллиан, Челси, Уитни и Мэг. Они стали богинями, теперь они были шабашем. И она — их верховной жрицей.

Ветер, от которого веяло весной, скользил между ногами Джиллиан, словно любовник. Ветер был ее единственной одеждой, все остальное было кучкой сложено под деревом. Когда она сказала, что хочет быть абсолютно чистой, остальные удивились. Но потом Уитни все же сбросила рубашку. Челси осталась в одном бюстгальтере и трусиках. Только стеснительная Мэг была полностью одета.

Джилли встретилась взглядом с подругами. Чувствуют ли они то же самое? Ее тело никогда еще не пело, как сегодня. Она откинула голову назад, обращаясь к ночному небу: