хороши, как и старая элита Бостона. Есть разница, ты знаешь.

Я знал. Иерархия существовала, особенно, в мире богатых и влиятельных.

— Желание утвердиться поглотило их, особенно моего отца. — сказала Вивиан. — Я не могу точно определить переломный момент, но однажды утром я проснулась, а веселого, заботливого человека, который носил меня на своих плечах, когда я была маленькой девочкой, и помогал мне строить замки на пляже, больше нет. На его месте был человек, который готов на все, чтобы достичь вершины социальной лестницы.

Если бы она только знала.

— Я не жалуюсь, — продолжала она. — Я знаю, как мне повезло, что я выросла с теми деньгами, которые у нас были. Но иногда...

Еще один, более тоскливый вздох.

— Интересно, были бы мы счастливее, если бы «Lau Jewels» оставался крошечным магазинчиком на боковой улице в Бостоне.

Господи. Незнакомая боль поселилась в моей груди.

Она и Фрэнсис были одной крови. Как они могли быть такими чертовски разными?

— Извини меня за болтовню, — она выглядела смущенной, — я не хотела рассказывать тебе о своей семье.

— Тебе не нужно извиняться.

Ее слова были грустными, но ее голос был таким приятным, что я мог бы слушать его вечно.

— Это все лучше, чем считать овец.

Ее смех разносился в ночи, как тихая мелодия.

— Ты хочешь сказать, что я усыпляю тебя?

Наши ноги соприкоснулись, и мои мышцы напряглись от короткого контакта.

Я не осознавал, насколько близко мы придвинулись друг к другу.

Вопреки здравому смыслу, я повернул голову и увидел, что она делает то же самое. Наши взгляды встретились, и ритм наших дыханий превратился в нечто более рваное.

— Поверь мне, — тихо сказал я. — Из всех вещей, которые ты делаешь со мной, усыпление, не входит в их число.

Лунный свет целовал изгибы лица Вивиан, подчеркивая впадины ее скул и чувственную полноту губ. Ее глаза сияли темным и светлым светом, как драгоценные камни, сверкающие в ночи.

В их глубине сверкнуло удивление, вызванное моими словами, и дымчатая дымка желания, от которой у меня в паху запульсировало.

Я не прикасался к ней со времени нашего свидания в библиотеке Вальгаллы, но в тот момент мне хотелось лишь одного — увидеть, как эти глаза снова потемнеют от удовольствия. Почувствовать мягкость ее тела, прижатого к моему, и услышать ее тоненькие вздохи, когда она кончала на меня.

Моя кровь стучала в ушах.

Ветерок из вентиляционных отверстий становился все жарче, воздух все гуще.

Электричество от ужина вернулось и растянуло момент в одну длинную, идеальную нить напряжения.

— Нам пора спать, — вздохнула Вивиан. В ее голосе чувствовалась легкая дрожь. — Уже поздно.

— Согласен.

На какое-то мгновение никто из нас не пошевелился.

Затем вдалеке раздался очередной раскат грома, и напряжение взорвалось с силой зажженной спички в бочке с бензином.

Мой рот прильнул к ее рту, а ее руки обхватили мою шею, притягивая меня к себе. Когда я перекатился на нее и прижал ее бедра между своими бедрами, в моем рту отозвался тихий стон.

Сырое желание взяло верх, вытеснив все мысли, кроме мыслей о Вивиан.

Ни Фрэнсиса. Никакого Луки. Никакого шантажа. Только она.

Я провел языком по ее губам, пробуя их на вкус, требуя проникновения. Они разошлись, и ее пьянящий, одурманивающий вкус покрыл мой язык.

Я обхватил ее шею и наклонил голову, чтобы углубить поцелуй.

Ее руки погрузились в мои волосы, моя ладонь провела под ее топом и по животу.

Мы целовались так, словно тонули, а другой человек был нашим единственным источником кислорода.

Дико. Бешено. Отчаянно.

И этого все еще было недостаточно.

Мне нужно было больше. Больше ее.

— Данте. — Ее тихий крик, когда я обхватил ее грудь, почти расплавил меня.

— Продолжай выкрикивать мое имя, милая.

Я целовал ее шею и грудь, стремясь охватить ртом каждый сантиметр ее тела. Я сомкнул рот вокруг обтянутого одеждой торчащего соска и зажал другой между большим и указательным пальцами, вызвав еще один стон моего имени.

Одобрение прозвучало в моей груди.

— Хорошая девочка.

Я проделал путь вниз по ее животу к бедрам, мой путь был неторопливым, несмотря на бушевавшую во мне потребность.

Я почувствовал запах возбуждения Вивиан еще до того, как стянул с нее шорты и нижнее белье, но вид ее киски, такой мокрой, готовой и чертовски совершенной, подействовал на меня как укол чистого героина.

— Пожалуйста.

Она задыхалась, ее хватка сжимала мои волосы, когда я покусывал нежную кожу ее внутренней стороны бедра.

Мой член пульсировал так сильно, что болел, но я не трогал его, слишком сосредоточившись на сверкающем искушении передо мной.

— Пожалуйста, что?

В ответ я получил только хныканье.

— Пожалуйста, съешь эту твою маленькую пизденку?

Я дразнился, мой голос был мягким, но слова грубыми.

— Трахать тебя языком, пока ты не будешь умолять меня дать тебе кончить? У тебя такой острый ротик, mia cara. Используй его.

— Да.

Это слово было наполовину мольбой, наполовину требованием.

— Мне нужен твой рот на мне. Данте, пожалуйста.

На этот раз звук ее голоса, стон моего имени, прозвучавший таким образом, раззадорил меня.

Я раздвинул ее ноги и впился в нее, как изголодавшийся мужчина. Я сосредоточился на ее набухшем клиторе, облизывая и посасывая его, пока ее крики удовольствия не перешли в крик боли.

Вивиан извивалась и выгибалась, умоляя меня остановиться в одну минуту и продолжать в другую. Она капала мне на лицо, и я не мог насытиться.

Я был зависим от ее вкуса, от того, как она звучала, когда я зарывался в нее языком, и от того, как выгибалась ее спина, когда она наконец кончала, содрогаясь всем телом.

Я подождал, пока ее дрожь утихнет, прежде чем снова прикоснуться языком к ее чувствительному клитору и медленно, неторопливо лизнуть его.

— Hai un sapore divino (прим.перевод. У тебя божественный вкус), — пробормотал я.

— Не надо больше, — умоляла она. — Я не могу... о Боже.

Ее протест перешел в стон, когда я ввел в нее два пальца до первой костяшки. Я продолжал держать рот на ее клиторе и медленно проделал путь до второй костяшки, прежде чем вытащить пальцы и снова засунуть их.

Входил и выходил, все быстрее и быстрее, мой рот все еще исследовал ее клитор, пока она не залила мое лицо, и ее резкие