– Вот в такие моменты, Мейр, – произнес один из них, глядя, как Хассаш стал прятаться за западной кромкой их Леса, – мне кажется, что сама Тивалена бросает на нас свой взгляд, жалея и одновременно в осуждении качая головой, что мы пропустили еще один день, подаренный ею. Завтра с утра она забудет об этом, вновь улыбнется теплыми лучами Хассаша своим неразумным детям, как бы говоря: «Я дарю вам этот мир, пользуйтесь им, любите его, живите и радуйтесь». А к вечеру снова грустно улыбнется и спрячет своего посланника, чтобы на следующий день начать все сначала.

Его собеседник, баюкающий в руках резной бокал с рубиновой жидкостью, приподняв изогнутую бровь, в изумлении посмотрел на него.

– Да ты философ, друг! – улыбнулся он.

– А что мне остается делать, как только не философствовать? – пожал тот плечами. – Мы добровольно заперлись в своем Лесу, обрекая наших детей вариться в своем собственном соку. И только не уподобляйся некоторым урукхаям, – остановил он собеседника взмахом руки, когда увидел, что тот набрал в грудь воздуха, чтобы ему возразить. – Это они кричат на всю степь, что нужно жить так, как им завещали их предки. Что-то я сильно сомневаюсь, что их предки завещали им всю жизнь собирать «бычьи лепешки», чтобы отопить свои шатры в зимний сезон. Марук молодец…

– Это ты о побратиме Изумруда? – перебил его мужчина.

– О нем, конечно, – кивнул первый и вдруг усмехнулся. – Эх, и навалял он нам как-то раз, – тут же отвлекся он, что-то вспомнив.

– Ну-ка, ну-ка? – подобрался тот, кого называли Мейром. – Что-то я не слышал этой истории от тебя, Нариз. Это было, когда ты в Золотой Имперский служить перешел?

– Я должен был только пройти отбор в него, дружище, – чуть дрогнувшим голосом ответил мужчина, нахмурившись. – И вот уже почти восемь десятков лет жалею, что не успел этого сделать. Возможно, теперь я бы не смотрел с тоской на заходящий Хассаш, а радовался ему, встречая его свет в разных уголках этого огромного мира.

– Или бы ждал своей очереди на перерождение, – возразил ему Мейр. – Изумруд и Вихор – те немногие, кто смог пережить Крах. Золотой почти весь полег на стенах столицы.

– Возможно, – кивнул Нариз. – Зато моя совесть была бы чиста. Что? – улыбнулся он, вновь увидев взметнувшуюся в изумлении бровь своего друга. – Странно слышать такие слова из уст одного из князей?

– Мне странно такие слова слышать из уст любого темного альва. Ну, если не считать изгоев, конечно, – поправился он.

– Вьюнок, – Нариз повернулся к своему собеседнику. – Мы с тобой друзья с детства, знаем друг друга больше сотни лет, оба главы Домов и входим в Совет князей.

– И?

– Давай говорить откровенно.

– По-моему, мы с тобой всегда откровенно говорили, – удивился Мейр.

– Согласен, – кивнул Нариз. – Тогда скажи мне, ты сейчас не жалеешь о развале империи?

– Корень, я не поддерживал заговорщиков, – поняв, куда клонит его друг, нахмурился он.

– Да, мы с тобой их не поддержали, – кивнул альв. – Мы просто со своими Домами остались в стороне, наблюдая, как гибнет великое государство, в строительстве которого, кстати, и сами принимали участие.

– Этим мы спасли своих вассалов, – возразил Мейр. – Вспомни, что наши Дома тогда представляли? Самые слабые из всех остальных, кучка альвов, во главе которых стояли два молодых князя. К нашим словам в Совете князей даже не прислушивались. Теперь же наши голоса очень часто становятся решающими.

– Конечно, – усмехнулся Корень. – Когда в Совете осталось из пятнадцати глав только треть – это стало не очень трудным занятием.

– Зато мы теперь можем влиять на политику нашего Леса.

– ДА КАКАЯ, К ХУРГАМ, ПОЛИТИКА, МЕЙР! – вскрикнул Нариз, и деревянный кубок в его руках треснул, словно пустая яичная скорлупа. – Мы что-то решаем, вернее, влияем только на то, что происходит в границах нашего Леса. И ВСЕ.

– А герцогство Рукт? – возразил ему альв.

– Вьюнок, – успокоившимся голосом проговорил Нариз и со снисходительной улыбкой на губах покачал головой. – Мы не герцогство контролируем, а торговый узел, по воле случая образовавшийся на его территории. Не будь его, и герцогства давно бы не было. Удивительно, что эти истины мне приходится объяснять именно тебе. Кстати, для тебя, наверное, уже не секрет, что герцогство стремительно теряет главенствующее положение в торговых делах? Теперь все деньги к западу от Пепелища стекаются под стены другого города, нежели Райгард.

– Во-о-он ты к чему, – протянул Мейр. – Теперь-то я понял, к чему ты завел весь этот разговор. Тебе не дает покоя загадочный князь Сайшат?

– Именно, – кивнул тот. – Знаешь, в чем наша ошибка?

– В чем же?

– В том, что замшелые пни, что во время империи входили в Совет князей, внушили всем, что альвы стоят над всеми.

– Ты равняешь нас с людьми? – нахмурился Вьюнок. – Может, и с урукхаями или гоблами равнять станешь?

– И ты туда же, – разочарованно покачал головой Нариз. – Да ни с кем я никого не равняю. В каждой расе есть и зеленые побеги, и прогнившие насквозь сучки. Тебе напомнить, кем был Мудрейший и представителем КАКОЙ расы он был? А ведь более могущественного мага история Тивалены не знала и еще не скоро узнает. И узнает ли вообще. А Крис Великий? Кто еще до него смог создать такое государство, каким была империя? Молчишь? Правильно делаешь, друг, потому что знаешь ответ. А ведь император не пытался навязывать свою волю и чесать всех под общую гребенку. Взять тех же гоблов, о которых ты упомянул, он позволял им жить в лесах империи по своим родовым законам. Главное, чтобы эти законы не шли в противоречие с имперскими. Нас ведь тоже никто не выгонял из нашего Леса, не заставлял молиться новым богам – живите как хотите. Но нет, князья решили, что Крис сделал для них всю грязную работу и может уходить, а вот править тем, что создал этот «недалекий вояка», это я передаю слова Кайсета Берга – нашего главы Совета, оброненные им как-то, должны они. Такие же мысли были и у вождей урукхаев, и у старейшин гномов, да и аристократия людей далеко не ушла от них. Каждый из них думал, что он более достойная кандидатура на трон империи. В итоге получили выжженное пятно в центре Тивалены. Гномы зарылись под свой хребет, урукхаи ушли топтать навоз и крутить скотине хвосты, а мы закрылись со светлыми родственниками в своих лесах, где и вымрем или деградируем.

– Что ты говоришь-то такое? – возмутился Мейр.

– А что? – повернулся тот и посмотрел в глаза друга. – К этому все и идет.

– Поясни.

– Вьюнок, ты словно младенец, – в который раз покачал он головой. – Тебе ли объяснять прописные истины? Мы сидим за зелеными стенами нашего Леса и старательно делаем вид, что все, что творится на просторах Тивалены, нас не касается. А в это время «людишки», которых многие из нас так презирают, живут и развиваются. Они плодятся, что мыши, пусть и режут потом друг друга с упоением, но в то же время они набираются опыта. В конце концов придет тот момент, когда они решат, что хватит пускать кровь друг другу, надо и других пощупать. Это урукхаям хорошо – их в бескрайних степях не сразу и найдешь, да гномам, что зарылись под своим Хребтом. А мы вот они, приходи и бери. Как запалят наши Леса со всех сторон – будет уже поздно. Я, конечно, сгущаю краски, и вот так сразу это все не произойдет. Но если все же случится, то это будет еще одним Крахом для Тивалены, возможно последним, потому как сдаваться мы просто так не будем. И заполыхает этот мир как сухая листва, стирая со своего тела и правых и виноватых.