– Как будто меня волнуют страдания пархатых жидов, – отмахивается руководство. – Говорю же, подвернется, отлично, не подвернется, хрен с ним. Ты лучше над третьим вопросом подумай, вот.

Я снова разворачиваю бумажку с третьей целью и перечитываю инструкции.

Так, ладно. Туберкулез это ерунда.

У нас тут проблема посложнее:

– Так это… так тут, – я развожу руками и пытаюсь описать объем работ. – Оно… оно по тройному тарифу будет идти!.. А цианид? Где я возьму цианид?!

Нет, он все же думает, что у меня есть завод!..

– Отставить нытье! – рявкает мое невоздержанное начальство. – Работай, бездельник, цианид я пришлю завтра с ребятами! Приедут за чучелом и передадут! И деньги свои подбери, сарай хоть покрасишь!.. Совсем разленился!.. Сюда даже трупы приносить стыдно!..

Дорогой руководитель продолжает бушевать, стараясь, очевидно, компенсировать дикими воплями час относительно спокойной беседы. Глубоко вздыхаю и представляю процесс снятия скальпа.

– Ты понял?! – грозно вопрошает работодатель, и я робко киваю. – Машина приедет за Лениным ближе к вечеру. Давай, работай. А, и еще последний пункт в списке. Бальзамировщик Ленина. Чуть не забыл сказать, по приоритету он первый.

Сверяюсь со списком.

– Владимир Воробьев?

– Он самый. Надо немного сбить нашего фрица со следа, пусть думает, что напал на важного свидетеля, и его тут же убрали.

Заказчик громко хлопает дверью, и я уползаю пить валерианку.

Ладно, зато денежки есть. Пересчитываю «гонорар» и не могу избавиться от мысли, что одну бумажку с нулями это психопат все же зажал. Может, забыл, а, может, это я в подсчетах ошибся.

Так, может и вправду сарай покрасить? Вот Ленина увезут и займусь. Заодно и подумаю, как добраться до моих целей. Психопат, как он есть. Главное, от такого количества трупов самому в маньяка не превратиться.

А, впрочем, с чего бы. Я же простой исполнитель и ничего от себя не придумываю. Сказано, выпотрошить Ленина – иду потрошить.

Я нежно смотрю на чучело в кресле – ну, надо бы насмотреться, а то его скоро должны забрать.

Наверно, я буду скучать.

***

17.08.1942

Москва, Главное Управление уголовного розыска НКВД СССР

Ганс Густав Адольф Гросс

– Товарищ Ганс, вас к телефону! – донеслось из соседнего кабинета. – Реутово на проводе!

– Иду, иду, – проворчал я, вставая с насиженного места и массируя виски. Телефон у нас один на три кабинета: мы с Васильченко делим аппарат с ребятами из убойного отдела под руководством товарища Брусникина, и это совсем не добавляет конфиденциальности моим переговорам. – Вот только не говорите, что там кого-то убили, и мне придется ехать туда, – я бросил взгляд на часы, – вместо обеда.

Начальник убойного отдела Брусникин, который все еще держал трубку, поднял на меня глаза и сказал:

– Владимир Воробьев. Ганс, вы сегодня пророк.

Я мрачно усмехнулся в усы: с такой жуткой головной болью стать пессимистичным пророком было несложно.

Хорошего настроения не добавляло и то, что с утра мне не удалось выпить кофе – все, что осталось в банке, рассыпал Васильченко. Я пришел как раз вовремя, чтобы понаблюдать, как помощник, варварски орудуя кисточкой для снятия отпечатков пальцев, сметает гранулы кофе с пола на бумажку и пересыпает обратно в банку. И банка, и кисточка тут же отправились в мусорное ведро, а Васильченко получил очередную выволочку.

И вот все шло к тому, что пообедать тоже не выйдет – придется ехать в Реутово на труп Владимира Воробьева, того самого, который бальзамировал Ленина.

Я протиснулся между письменным столом Брусникина и стеной и взял трубку. На том конце провода был реутовский участковый, с которым мы с Васильченко свели знакомство две недели назад, когда собирали характеристику на Воробьева. Его простое имя почему-то постоянно вылетало у меня из головы. Алексей?.. Александр?…

– Сожалею, – сказал я вместо приветствия. – Я ведь допросил Воробьева всего трижды.

Сидевшего рядом Брусникина слегка покоробило, но я не стал поправлять. Не хотелось показывать слабость.

Профессора действительно было жаль. Он оказался прекрасным, умным и образованным человеком с железобетонным алиби по всем эпизодам нашего дела. В самом деле, такого уникального алиби не было ни у одного фигуранта. Я сразу же принялся примерять его на роль организатора всей преступной деятельности – увы, эта версия тоже не выдерживала никакой критики.

Не считая этого, у нас были очень продуктивные встречи. Мы перебрали всех московских анатомов и бальзамировщиков, обсудили их методы, сверили их с показаниями Е. Петрова (я все-таки дождался его из Ташкента!) и пришли к выводу, что Лениным занимался не анатом, а таксидермист. И Воробьев настаивал, что у этого таксидермиста есть какие-то психические отклонения, потому, что проводить все необходимые манипуляции с еще живым человеком это странно и ненормально. Ну, если только это не жертвоприношение.

Настаивал, да.

Две недели, не меньше. Только я все еще сомневался – уж слишком все было гладко. Когда я поделился своими соображениями с Дзержинским, тот обозвал меня параноиком и предложил порыться в другом направлении. В последнее время он был особенно невыносим из-за того, что бросал курить.

Только у всех профессиональных таксидермистов – в Москве мы нашли их человек двадцать – тоже были и алиби, и проблемы с мотивами. Таксидермисты-сектанты, к большому сожалению, мне так и не попались.

– Расскажите, как это случилось, – попросил я висевшего на проводе реутовского участкового. – Можно без лишних подробностей, я все равно сейчас приеду.

– Да как, ваш убийца вырезал у него почку! – донеслось из трубки. – Как будто нам было мало нашего собственного маньяка, Ганс!..

Я закатил