— Собор всё-таки немного его опередил.

Американцы с явным сожалением глядели вослед Ребекке, идущей к главному фасаду величественного здания. Заходя в Кёльнский собор, она представляла их беседу: «Еврейка — и в христианский храм?»

Внутри толпились люди — туристы, местные, с младенцами в рюкзаках-кенгуру и детьми постарше, некоторые с двумя и больше. Кто-то в оцепенении замер, всматриваясь в лики святых, расположившихся в мрачных каменных нишах и на стропилах высоко над их головами. Одни покупали открытки и свечи, другие молились.

Ребекка подумала, что в соборе ничего не меняется многие века — и до, и после появления железной дороги картина одна и та же. Чуть поодаль, у алтаря, проходила служба. Девушка стала тихонько пробираться вперёд, изучая церковные скамьи в надежде обнаружить человека, с которым была назначена встреча.

И вот он оказался прямо перед ней. Ребекка не сразу узнала его из-за тёмных очков, надетых для конспирации.

— Бекки!

— Олдувай!

— Хорошо, что ты здесь!

— Боялась, ты не придёшь!

— Неплохая проповедь сегодня! Давай немного послушаем. Проповедник — друг твоего отца, насколько я знаю, так называемый «Чёрный Архиепископ», Джонс-Симмс. Увлекаюсь проповедями в последнее время.

Олдувай не стал рассказывать, что, после того как его сестра повесилась, расстался с Робертой Барган и жил в уединении на балтийском побережье. Там его настигла новость о самоубийстве отца.

Олдувай и Ребекка задумывались о своей духовной жизни. Ребекка взялась редактировать текст небольшой книги Олдувая «Кого мы называем отцом?», которая взволновала её сердце. Из-за этого они и встретились. У бокового нефа Кёльнского собора Олдувай рискнул взять её за руку — нежную и гибкую. Крупный мужчина и стройная женщина устроились на скамейке, прижавшись друг к другу. Архиепископ отсутствовал на кафедре. Он был под алтарём, на нижней ступеньке, и беседовал людьми. Говорили о войне и отсутствии гармонии в мире.

— Пятая населения земного шара потребляет восемьдесят пять процентов природных ресурсов. Невероятная жадность! Мы всю жизнь попусту растрачиваем энергию. Война — самый яркий пример расточительства. Грядущие поколения, естественно, осудят нападение на маленькую нацию Тайбару — пусть не по соображениям морали, но из-за грабительского расходования ресурсов и нарушения экологии. Пути назад нет — планета начинает мстить нам.

— Грустно сознавать: нам, цивилизованным существам, всё это известно, — тихо произнёс Олдувай.

— С первого раза не понимаем, нужно повторять! И даже церковь говорит об этом…

— А те, кто рассуждает, ничего не делают. Помимо моего отца. Вот его лишили субсидий.

— Поверь, я оценила его труд. И ты писал об этом. Хотела бы я испытывать к кому-то такие же чувства, как ты к отцу. Ведь ты любишь его?

— Просто очень уважаю его. Абсолютно разные вещи. Люблю-то я тебя.

Олдувай обнял Ребекку и поцеловал.

Человек, сидящий сзади на скамейке, нагнулся и хлопнул его по плечу:

— Нашли место! В храме Божьем!

— Бог бы мне позавидовал, — ответил Олдувай.

Выйдя из собора, они направились к железнодорожной станции, где поцелуи не запрещались.

— Ненавидел я отца. Но он был прав, пусть и общаться с ним было невозможно. Я сколотил состояние, исполняя музыку, — денег у меня намного больше, чем нужно. Стоило моей сестре Жози покончить с собой, я стал задумываться, что делать дальше и как распорядиться деньгами.

— Прибыль от выпуска песни?

— В частности, «Once a Fabulous Holiday». Смешно сказать, нынче испытываю к ней отвращение. Легкомысленная, бестолковая песня, а сделала меня миллионером. Заработал кучу универсалов! Жаль, не марок. Возможно, открою институт, где будут изучать, какие наши способности могут причинять такую же невыносимую боль, как моему отцу.

Ребекка едва понимала, что он имеет в виду. Просто сказала:

— Твоя книга принесёт ещё больше денег. Уверена, её переведут на многие языки мира.

— Хочу наконец сделать что-то стоящее, Бекки.

— Чем могу — помогу. Пытаешься этим оправдать себя в глазах отца?

— Нет, в своих собственных.

Он немного подумал и добавил с грустной улыбкой:

— Да, в глазах покойника, пусть я ненавидел старого ублюдка.

Девушка обернулась и увидела, как он её осматривал.

— Судя по всему, твоя ненависть к Богу сродни ненависти к отцу.

— Нисколько не сомневаюсь, идею Бога придумали отцы и короли для укрепления власти. Почему ещё он бесполый? Бекки, любимая, для меня богиня — ты. Стремлюсь к тебе, страстно желаю. Ведь ты — моё абсолютное счастье.

Та опустила глаза. Длинные ресницы восхитили его.

— И ты ещё можешь говорить об этом? Мы себя не знаем, не то что друг друга. Я ужасно двулична, — сказала она, понизив голос. — Дома я мила, кротка и покорна. Затоскуешь. В то же время во мне бушуют страсти: могу быть беспричинно злобной и безжалостной. Неудовлетворённой, и не только в сексе. Хочу сделать что-то настоящее — изменить мир, к примеру. Мне, прежде всего, нужно изменить себя.

— Поработаем над этим вместе! Если ты позволишь… Смогу влюбиться лишь в женщину такую же страстную, как я сам.

На станции шумели люди: прощались, возможно, расставаясь навсегда. В вестибюле стояли целующиеся пары: молодые, пожилые, мужчины с женщинами, женщины с мужчинами. Ребекка и Олдувай были среди них, охваченные зародившимся чувством. Аромат их любви отделил их от прочих. Благоухание любви окутало их, отделило от прочих смертных. Их рты открывались навстречу друг другу, они обменивались слюной, дегустировали ощущения. Превратились в единое целое — в восхищённое и восхитительное существо. Одежда не может препятствовать воображению. Покрасневшие и задыхающиеся от счастья, не в силах оторваться друг от друга, они продолжали говорить. А потом заказали в кафетерии круассанов и капуччино. Вернувшись, увидели демонстрацию на широкой Кафедральной площади. Развевались плакаты, гремел басами духовой оркестр. Митингующие были переодеты в костюмы странных существ: одни — с тряпичными щупальцами на голове, другие — с пластмассовыми крыльями за спиной, кто-то — с золотым оперением. С надписями на плакатах: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НАШЕ ДРУЖЕСТВЕННОЕ СООБЩЕСТВО!», «ДА ЗДРАВСТВУЮТ ЕВРОСУЩЕСТВА!». Рука об руку, влюблённая пара наблюдала за собравшимися. Здесь же суетились люди с коробками для пожертвований. Люди кидали деньги, выражали своё одобрение. Веселились все. Перед процессией бежали мальчишки. Ребекка улыбнулась, глядя на них:

— Хоть кто-то верит в возможность союзничества!

— И ещё в пользу денег, — произнёс Олдувай, бросая монетку в пять универсалов в подставленную коробку.

Привет! Говорит Алекс. Буду краток. Мы устали и хотим есть. Три совершенно измотанных проклятых чудовища. Ждём известий. Эукария относится к виду экстраморфидных животных. С трудом семь раз закидывали сети, поймали двоих. Похоже, эукарий немного (чёрт знает, сколько их). Эта пара весит поменьше, чем первый экземпляр — 28 и 30 граммов. По цвету они темнее своего предшественника, однако других отличий нет. Думаем, это открытие оправдывает наше продвижение в глубь планеты. Конец связи.